К осенним горам,
Что нет сил их покинуть.
Накатада ответил:
— Чем спать одному
Средь полыни в жилище убогом,
Лучше сидеть
На парчовых подушках
В горном краю.
Наконец они вошли во двор. Казалось, что китайский мискант, растущий у изгороди, машет им рукавами тёмного платья, приглашая в дом. Санэтада, тщетно добивавшийся исполнения своих желаний, уже давно не интересовался, что стало с его женой и дочерью. Сейчас, охваченный многими печальными думами, он пропел на мотив «Ворота моей любимой»[643]:
— В сумерках вижу рукав,
Трепещущий у забора.
Не машет ли милая,
Что когда-то
Платье мне шила?
Жена, услышав, сразу узнала его:
— А, это тот, кто нас покинул!
Но тотчас воскликнула:
— Ах, как страшно! Это поёт чёрт! Это только похоже на человеческий голос!
— Это голос отца! Действительно очень похож! — сказала Содэмия.
На сердце у них стало ещё тяжелее. Госпожа произнесла:
— Старый дом покидая,
Хотела забыть
Горе, что в нём испытала.
Но и на новом месте
Мокры мои рукава.
Содэмия сказал:
— Гость издалека,
Изгородь нашу увидев,
В сердце покой ощущает.
Но мы, сюда переехав,
Печалимся больше, чем раньше.
Горько плача, три женщины оставались на веранде. Молодые люди, толкнув главные ворота, вошли во двор. Увидев их, стоящих друг подле друга, госпожа сказала:
— Зачем только мы перебрались в это глухое место! Как это всё неприятно! Не надо с ними разговаривать.
Женщины опустили занавеси и скрылись в доме. Молодые люди подошли ближе, и хотя здесь кто-то жил, никто их не упрекнул за вторжение. Когда они приблизились к веранде, Санэтада произнёс:
— Сумрак вечерний…
Не разглядеть,
Кто там в покоях сидит.
И нет вокруг ни души,
Кого бы спросил я… —
и поднялся по лестнице.
Все в доме узнали его голос, но госпожа не разрешила никому затоварить с ним.
— Почему никто мне не отвечает? — спросил Санэтада. — Может быть, здесь живут глухие?
Вечер уныл.
Разве только
Горное эхо
Путника возгласу
Вторит.
Как странно! — продолжал он. — Почему люди поселились в такой глуши? Или они совсем ничего не понимают в жизни?
— В кои веки я вижу отца, о котором день и ночь тоскую и плачу, — сказала Содэмия. — Как же ему не ответить?
Она хотела предложить гостям сесть и, взяв подушки из соломы, появилась на коленях на веранде и сказала:
— Чувствую ту же печаль,
Что путника гложет.
От горечи мира
И я ушла
По неведомой горной тропе.
Наверное, и вы бредёте по таким же горным путям.
На дно четырёх тонких коробок Содэмия положила листья клёна, на них — сосновые шишки и фрукты, грибы и рис цвета китайского мисканта, всё было очень изысканно, — и преподнесла гостям. Издалека до них донёсся крик гусей. Госпожа написала на чашке и велела вынести гостям:
