наследник благоволит особенно, он пожаловал вам право являться к нему во дворец. И я хотела бы, чтобы в такое ответственное время вы находились возле наследника. Я думала поручить тебе заботу об Атэмия в этот день, но всё пошло прахом. Какое горе! — плача, сетовала она.
Накадзуми так страдал, что даже не понимал, о чём ему говорила мать. Прерывающимся голосом он произнёс:
— С каждым днём муки мои всё тяжелее, и теперь мне остаётся только покинуть этот мир. Я получал должности и чины наравне с другими и хотел добиться успеха, пока вы живы, чтобы вы могли насладиться моим возвышением. И я очень скорблю, что покидаю вас, ничего не исполнив. У меня много братьев и сестёр, но я надеялся как-то послужить сестре, что живёт в срединном доме. В день, когда она въедет к наследнику престола, я был готов выполнять для неё любые поручения — и вот стал никуда не годен, — говорил он, плача.
Госпожа сказала Масаёри:
— Похоже, что ему уже ничего не поможет. Я места себе не нахожу от страха. Что же делать?
— Какое несчастье! — воскликнул Масаёри. — Почему такое случилось именно с ним? Среди моих сыновей нет ни одного, который заставил бы меня краснеть, который стал бы посмешищем, но именно на Накадзуми я возлагал особенно большие надежды. Он должен был принести новую славу нашему дому и продолжить наш род — и как горько, что с ним случилось такое! Все будут говорить об этом!
— Так же, как он, страдают и другие. Говорят, что Санэтада находится при смерти. Очень много больных в этом году[646]. Очень уж этот год неспокойный! И все, начиная с наследника престола, всего остерегаются, совершают паломничества в Митакэ и Кумано, знать пешком отправляется в горы на богомолье.
Приближался день въезда Атэмия во дворец наследника престола. Были приготовлены изумительные личные вещи для Атэмия и всё снаряжение, необходимое для церемонии. Было назначено сорок взрослых сопровождающих дам, все они были четвёртого ранга, некоторые из них — дочери советников сайсё. Волосы у них доходили до земли, все они были хорошего роста, все прекрасно владели каллиграфией, сочиняли стихи, играли на кото, были искусны в ведении разговора. Им было по двадцать с небольшим лет. Все дамы надели красные китайские платья из узорчатого шёлка, среди них не было ни одной в платье из простого шёлка. Молоденьких служанок было шестеро, все пятого ранга, пятнадцатилетние, внешностью и талантами они не отличались от взрослых дам. Они были одеты в красные пятислойные китайские платья из узорчатого шёлка, штаны из узорчатого шёлка, штаны на подкладке, накидки из узорчатого шёлка. Низших прислужниц было восемь, на них были красные с чёрным отливом платья на голубой подкладке, поверх которых красные накидки на зелёной подкладке; ни одна из них не была одета в платье из домотканого шёлка. Служанки — из них две, чистившие нужники, — были в таких же платьях.
К назначенному времени были приготовлены экипажи для всей свиты. Прислуживающие дамы, одетые в соответствии с их рангом, ждали наступления вечера.
Между тем из дома Накатада прибыли подарки. Здесь были четыре лакированные шкатулки с росписью, отделанные золотом и серебром, в них лежало четыре декоративных гребня из аквилярии, расчёски и четыре набора головных украшений: парики со шпильками из драгоценных камней, головные булавки, шёлковые ленты, резные гребни — все это были очень редкие вещи. Кроме того, был набор, состоящий из зеркал, нескольких стопок бумаги для письма, краски для чернения зубов; коробка с душистыми веществами; в серебряную шкатулку были положены смешанные китайские благовония, к ароматическим шарикам из аквилярии приложены серебряные палочки[647] , в курильнице лежал пепел от аквилярии, чёрные благовония, изготовленные в виде кусков ароматического угля, положены в серебряную корзинку для угля. Всё было уложено очень изысканно и красиво. На коробке с гребнями Накатада написал:
«С китайским гребнем коробка…
Ночью и днём,
Глаз не смыкая,
Мечтал я о милой.
Напрасными чаянья те оказались»[648].
Он подарил Соо летнюю и зимнюю одежду.
Посланец Накатада, вручив подарки, возвратился домой.
Судзуси приготовил очень красивые летние и зимние одежды, а также многочисленные украшения, уложил их в четыре коробки, отделанные золотом, изысканно обернул всё это и преподнёс Атэмия с письмом:
«Глаз посторонних таясь,
Горько я плакал,
И алыми стали мои рукава.
Сколько же слёз
Пролью я сегодня?»
Масаёри и его вторая жена, увидев подарки, воскликнули: «Так всё красиво, что слов не найти от восхищения! Однако принять такие подарки неудобно, а возвратить было бы безжалостно. Всё это превосходные необходимые вещи. Что ж, оставим их у себя» — и оба рассмеялись.
Советник Санэтада, измученный долгими страданиями, не мог принять равнодушно новость о том, что день въезда Атэмия к наследнику престола уже назначен. Он послал Хёэ одежды в подарок со стихотворением:
«От слёз водопада
Немного стихал
Сжигающий сердце огонь.
Но сегодня — о, горе! —
Нет слёз уже больше».
В письме к самой Хёэ он написал: «Если у тебя будет возможность поговорить с госпожой, скажи ей так: я уже мало что помню, в голове у меня всё мешается».
В усадьбе между тем шептались: «Императорский сопровождающий лиц уже не различает», «Императорский сопровождающий теряет сознание». Родители были в большой тревоге за него, но при этом спешно занимались приготовлениями к въезду дочери во дворец.
Госпожа заглянула в комнату к больному:
— Как ты? Я так занята делами твоей сестры, что не могу ухаживать за тобой! — сказала она.
— Видно, подходит мой последний час, — ответил Накадзуми. — Печалит меня только то, что я не