— Я поселилась в глухом селенье, и представить даже нельзя, чтобы вы приехали в такое ужасное место, — ответила она.
Госпожа должна была уехать из монастыря в тот же день, что и Накатада. Сопровождающих у неё было мало, и Накатада сказал своим наиболее преданным слугам из тех, кто явился за ним в монастырь, чтобы они сопровождали госпожу. Она жила на запад от монастыря в большом доме. Усадьба была в один те, но страшно запущена. Приехав домой, госпожа рассказала и о встрече с генералом, и тётка её возликовала. Слугам Накатада вынесли красиво накрытые столики с фруктами и закуской.
Сразу же после возвращения в столицу Накатада отправился к отцу.
— Недавно я решил поститься и отправился в храм Исидзукури. Там я встретил госпожу Сайсё. Она по-прежнему необыкновенная красавица. Привезите её сюда поскорее, можно поселить её в покоях, что стоят на юг от восточного флигеля.
— Она, наверное, очень на меня сердита, — ответил отец. — Кроме того, её переезд может повредить и твоей чести. Масаёри везде расхаживает в окружении своих многочисленных сыновей. Ты же у меня один, но твоя репутация столь безупречна, что ты затмеваешь всех его детей. Все считают тебя блистательным, и если вдруг у тебя появится неотёсанный брат, это вряд ли послужит тебе к украшению.
И Накатада, и мать его принялись возражать.
— Ты рассуждаешь, как человек недалёкий, — сказала госпожа. — Пусть младший брат и в самом деле нехорош, от этого репутация Накатада не пострадает. Если даже ребёнок вырастет не таким, как ты хотел бы, это ещё больше выявит превосходство Накатада. Тебе не следует говорить подобные вещи, лучше поскорее отправляйся за госпожой и сыном.
— Ну что ж, делать нечего, — улыбнулся Канэмаса.
— Сегодня утром я послал слуг проводить госпожу домой, — рассказал Накатада. — Жилище её очень запущено и наводит на душу уныние. Может быть, лучше было бы сначала послать ей письмо.
Настроение у Канэмаса становилось всё лучше.
— Я вспоминаю, — сказал он, — как давным-давно отец её, советник сайсё, завещал мне: «Если в будущем ты женишься на блистательной женщине, то и тогда не забывай мою дочь. Меня неотступно мучит мысль, что моя дочь окажется в безнадёжном положении, будет пребывать в унынии и скуке, что дом её будет разорён. Красивых женщин много, но у моей дочери такой добрый нрав, цени же её». Мне хочется послать ей какой-нибудь подарок.
— Как, должно быть, помогал вам такой добрый человек, — промолвил Накатада.
В доме были китайские сундуки, наполненные добром, присланным из провинции Овари, и Накатада предложил: «Нужно послать их госпоже». В одном сундуке было двадцать штук гладкого шёлка, десять штук узорчатого шёлка; второй же не был наполнен доверху, и жена Канэмаса велела положить в него однослойное платье из лощёного узорчатого шёлка, красную шёлковую накидку с прорезами, штаны, трёхслойное платье с узорами горных роз и шлейф, туда же положили много разноцветного шёлка.
Канэмаса написал письмо:
«Как много времени прошло с нашей встречи! Так получилось, что долго не писал тебе. У тебя были причины исчезнуть, не сказав никому — куда, но я очень тревожился. Мне рассказал Накатада о встрече с тобой, и я был несказанно рад известию о нашем сыне. Ты решила больше не показывать мне ребёнка и ничего о нём не сообщать, это меня очень терзало. ‹…› Теперь вы можете переехать в удобный дом и жить в нём спокойно. Я скоро приеду за вами. Любовь к дорогому сыну…
Высокий забор
Наши дома разделил.
Уходят года,
Но не в силах забыть я
Яркий гвоздики цветок.[331]
Ты, может быть, мне не веришь. Сундуки посылают тебе Накатада и его мать, я и не знаю, что в них».
Рано утром Канэмаса послал письмо и подарки с помощником правителя провинции Ямато, который в своё время был в хороших отношениях с госпожой Сайсё. Слуги госпожи, увидев его в воротах дома, пришли в изумление.
Госпожа послала свой ответ на письмо:
«Вновь и вновь читаю Ваше письмо. Я понимаю, что Вы беспокоились, не видя так долго нашего сына.
Как забыть я могу
Гвоздики цветок?
На постель,
Где вместе мы спали,
Ложится роса.[332]
При любых обстоятельствах, пожалуйста, приезжайте, чтобы увидеть сына, о котором Вы волнуетесь. ‹…›» Канэмаса показал письмо матери Накатада.
— Взгляни-ка. Её почерк замечательнее, чем почерк самой близкой из моих жён.[333] Так прекрасно написано, что залюбуешься.
— Действительно, написано прекрасно, — согласилась она. — У меня нет сестёр, с которыми я могла бы дружить, и я чувствую себя одиноко. Думаю, что у госпожи Сайсё добрый характер. Если бы мы с ней подружились, она бы и к Накатада относилась, как к младшему брату. Наш сын поражает зрелостью своих суждений, но он всегда советуется со мной даже по пустякам, и я часто думаю, что когда умру, ему будет одиноко. Как мне его жалко!
— Лучше о таких мрачных вещах не думать, — остановил её муж. — Но из всех моих жён Накатада сможет рассчитывать именно на неё. Жаль, что Третья принцесса, будучи столь высокого происхождения, так высокомерна. Она поселилась в моём доме, но…
Госпожу Сайсё собирались поселить в восточном флигеле, куда Накатада часто перебирался, когда постился. Помещение было надлежащим образом перестроено, там расставили ширмы и разложили утварь. Наконец Канэмаса назначил день переезда в столицу.
Накануне этого дня Накатада прибыл в далёкую усадьбу. Сад в усадьбе был разбит красиво, но так зарос сорной травой, что походил на лесную чащу. Флигеля и коридоры покосились и производили мрачное впечатление. Не слышалось никаких голосов. Решётки были открыты с восточной стороны, всего на два ма. В юго-западной части бумага перегородок была разорвана. Накатада поднялся на веранду с южной стороны и обнаружил, что занавесь у раскрытых боковых дверей поднята. В доме за какой-то работой сидели люди. У столба в главном помещении расположилась госпожа Сайсё. Она была одета в пурпурное однослойное платье и нижнее платье на вате из синего узорчатого шёлка. Её блестевшие волосы казались скрученными шёлковыми нитями и красиво падали ей на лоб. Госпожа была изящна, очаровательна и очень похожа на мать Накатада. На сыне её была только вышитая накидка из лощёного узорчатого шёлка, и видны были его голые ноги. Он сидел перед матерью и держал маленькую лютню, сделанную необычайно искусно. Госпожа расчёсывала ребёнку волосы и любовалась ими. Жесты её были грациозны. Мальчик очень красиво, с большим искусством играл какую-то пьесу.
— Хоть ты и мал ещё, но тебе уже нельзя играть на такой маленькой лютне, — заметила госпожа.
— Тогда я сяду к тебе на колени. Иначе я упаду. И сев к матери на колени, он заиграл на большой
