четыре-пять взрослых прислужниц и несколько совсем юных очаровательных служанок. Картина дышала спокойствием. Канэмаса вспомнил, как хороша была госпожа в молодости, какими очаровательными были её покои, вспомнил, как праздновали их бракосочетание, — и ему стало очень грустно.
— Где же молодой господин? — спросил Канэмаса, и сын без боязни подошёл к нему.
Канэмаса попросил принести огня и при свете взглянул на сына. Он был очень красив и напоминал Наката да в этом возрасте. Мальчик застенчиво улыбался и от этого казался ещё более очаровательным.
— Как ты могла, не показав мне сына, уехать с ним! — упрекнул Канэмаса жену.
Они заговорили о том, что произошло с ними за эти годы. Госпожа ни в чём не укоряла мужа, как делали другие его жёны, а отвечала спокойно и застенчиво. Но Канэмаса говорить спокойно не мог, печальные воспоминания нахлынули на него, и он некоторое время сидел, опустив глаза.
— Уже поздно. Поедем же, со мной! — сказал он наконец.
— Как, и я? Но…
— Я для этого и приехал.
— Как же быть? Надо сначала спокойно подумать. Когда вот так торопятся…
— Почему ты колеблешься? К чему мне было приезжать, если ты не поедешь? Я не могу взять с собой одного только сына, — уговаривал Канэмаса жену.
— Возьми его к себе, когда он немного подрастёт. Сейчас он будет тосковать по мне, доставит тебе много беспокойства. А потом…
— Сын наш поедет теперь вместе с нами, — решительно заявил Канэмаса. — Я перевезу вас в очень спокойное место, где вас никто не будет видеть.
— Ах, что же мне делать? — колебалась госпожа.
— Ты теперь не такая сговорчивая, как была раньше. Ты научилась возражать мне, — упрекнул её Канэмаса с серьёзным видом.
— Ты же сам говоришь, что мы не могли не измениться, — засмеялась она.
— Так оно и есть. О чём здесь ещё рассуждать? Скорее в путь! — торопил он госпожу.
— Но разве я могу оставить тётку одну в таком унылом месте? — воскликнула она.
Госпожа прошла к старой даме и сказала ей:
— Муж мой хочет перевезти нас сейчас же, но без тебя я никуда не поеду.
— Нечего тебе здесь оставаться, — ответила та. — Лучше я поеду с вами.
Канэмаса взял у Накатада один экипаж. В него сели госпожа Сайсё с сыном и его кормилица, во второй экипаж села тётка и её родственницы Тайфу и Сёсё, в третий — три взрослых служанки и две юных прислужницы. Сопровождающих было более десяти. Таким образом, госпожа переехала на Третий проспект в сопровождении большой свиты.
— Почему вы дожидались зари? — спросил у отца Накатада.
— Да так уж получилось. Она твердила, что никуда ехать не хочет, и мне пришлось долго уговаривать, — объяснил тот и пошёл к матери Накатада.
«В экипажах очень тихо. По-видимому, все заснули», — подумал Накатада. Он велел высадить приехавших и проводить их в приготовленные помещения, а сам он направился к Первой принцессе.
— Очень уж поздно. Скажут, что отец хочет изменить распространённый обычай,[336] — сказал Накатада.
— О чём ты? — откликнулась принцесса.
— О даме, о которой рассказывал, — ответил он и лёг спать.
Вскоре Накатада явился к госпоже Сайсё, и сын её, увидев генерала, закричал: «Батюшка!» — и всё время был возле него. Канэмаса же мальчик называл господином и не испытывал к нему особой теплоты.
В день соревнований по стрельбе из малого лука[337] Накатада привёз своих детей[338] в усадьбу на Третий проспект. Присутствовали и сын Насицубо, и сын госпожи Сайсё. Оба были одеты очень нарядно. Все спрашивали друг друга, показывая на сына госпожи Сайсё: «Какой красавец! Кто это?» «У министра мало детей, ему скучно, и поэтому он взял этого мальчика на воспитание», — предположил кто-то. «Разве это не сын министра? Видно, что он очень умён. Сын Насицубо очень изящен и одарён, но и этот очарователен», — говорили другие.
Его подзывали к себе, и он без боязни шёл ко всем. Волосы у него были очень длинные и красивые.
Накатада сказал Первой принцессе:
— Если ты хочешь поехать с нами, надень, пожалуйста, шаровары.
— И Насицубо, и её сын одеты, как я, — ответила она и шаровары не надела.[339]
Не знавшие истинного положения вещей говорили о сыне госпожи Сайсё: «Это сын Канэмаса от той же жены, что и Накатада».
Один из принцев прекрасно играл на органчике, другой — на флейте. [340] «А на чём ты умеешь играть?» — спрашивали у сына Сайсё. «Я могу играть на лютне». — «Как это замечательно!» — воскликнули все вокруг.
Канэмаса велел своим подчинённым — старшему сыну старшего советника министра и младшему военачальнику Личной императорской охраны, имевшему четвёртый ранг и бывшему младшим братом советника сайсё, — попросить лютню у Третьей принцессы и сказал сыну поиграть на ней.
— Если меня кто-нибудь не возьмёт на руки, я не смогу играть, — ответил тот.
Кто-то из присутствующих подозвал его к себе и взял на руки. Мальчик начал играть, и игра его была изумительна. Потом он играл с другими детьми, в ансамбле с органчиком и флейтой. «Небывалое, удивительное исполнение! — восторгались присутствующие. — Его надо показать государю и отрёкшимся императорам. В этой семье опять появился замечательный музыкальный талант, как у Накатада».
Музыка навевала на собравшихся печаль. Министр с восхищением смотрел на сына. «Он будет, по- видимому, превосходным музыкантом, — думал он. — У Накатада детей мало. Было бы хорошо, если бы они в будущем поддерживали друг друга».
Он прошёл в задние покои и сказал жене:
— Все восторгаются сыном госпожи Сайсё. Удивительно, как этот ребёнок льнёт к Накатада. Кажется, он любит и сына Насицубо. Меня же он дичится. Когда дети расположены ко всем без исключения, это очень мило.
— Ты совершенно прав. Но дети тянутся к тем, кто их любит. Однажды я наблюдала такую сцену. Ты сидел на веранде и взял внука на руки. Тогда все стали просить: «И меня, и меня!» — и ты брал их на руки. Сын госпожи Сайсё это видел и ждал, что ты возьмёшь и его, но ты этого не замечал, и он очень опечалился. Он стоял в стороне, прислонившись к перилам, и о чём-то думал. Почему ты никогда не приласкаешь его? Ты ко всему равнодушен, и сколько времени ни проходит, чуткости у тебя не прибавляется. Мне стало больно, когда я смотрела на него, мальчик показался мне таким несчастным, что я чуть было не заплакала. Накатада одинаково добр ко всем — и к принцам, и к другим детям. Если тётка госпожи увидит, как ты равнодушен к сыну, она будет очень опечалена. Когда бы ты жил долго, не навлекая на себя ничьей злобы и ко всем проявляя сочувствие, я была бы спокойна и после своей смерти не только за тебя, но и за Накатада ‹…›.
Дама Дзидзю, прислуживающая матери Накатада, и дама Сёсё, прислуживающая госпоже Сайсё, были сёстры. Они обо всём рассказывали друг другу, так что госпожа Сайсё и её тётка узнали об этом разговоре и остались им очень довольны.
«У Накатада прекрасная душа, и собой он очень хорош. Это всё оттого, что у его матери доброе сердце. А вот Канэмаса — человек неглубокий. Если ему не сказать, он сам не поймёт, что у другого на сердце. Неудивительно, что молодой господин тянется только к Накатада», — говорили они между собой.
