Это замечательно!
— Вы прекрасно проводите время, — согласился Накатада. — Я-то всегда прежде всего забочусь об Инумия, а сейчас завидую её брату. Ты так быстро научила его читать.
— Ты ведь никого и близко к Инумия не подпускаешь. Почему до сих пор ты не учишь её музыке?
— Она только и твердит, что хочет играть на кото. И я не знаю, как поступить. Я хочу попросить разрешение у царствующего императора и у отрёкшегося от престола императора удалиться от службы, отбросить все повседневные заботы и затвориться в уединении. Я бы хотел, чтобы ты приходила ко мне и научила тому, в чём я не силён. Об этом я мечтаю днём и ночью.
— Должна признаться, что и я об этом думаю, — сказала госпожа. — Моё искусство клонится к закату,[350] поэтому тебе надо поспешить.
— Она так быстро всё схватывает, что мне становится страшно. И непременно должна хорошо играть на кото, — сказал Накатада, затем, понизив голос, продолжал: — Но где учить её? Дом, в котором живёт Первая принцесса, всегда полон народу, там шумно, он для занятий не подходит. Да и ваш дом в этом смысле не очень хорош. Я хочу отстроить дом на проспекте Кёгоку. Мне кажется, что старая усадьба лучше всего соответствует моим намерениям. Возможно, отец и не одобрит моих планов, но для меня это — дело всей жизни.
— Ты прав, — поддержала его госпожа. — Если твой отец и не будет доволен, не обращай на это внимания. Делай так, как сказал. Старая усадьба — самое подходящее место. Уже многие годы, слыша разговоры о ней, я мечтаю туда перебраться. Спокойно вспоминать прошлое, заказывать молебны по покойному отцу и самой выполнять обряды… — И не в силах сдержаться, она заплакала. Накатада, вспоминая грустное прошлое, тоже прослезился.
— Прекрасное намерение! — сказал он. — И мне хотелось бы иногда, затворившись там, размышлять о непостоянстве нашего мира. Нужно отвезти туда священные книги. Я давно уже хочу отслужить молебен по деду, но из-за своей службы и семейных дел никак не могу найти времени. Пока жив отец, мне вряд ли удастся самому стать отшельником и служить Будде. Но чтобы я смог выучить Инумия так, как хочу, мне необходимо на некоторое время удалиться от мира. Я мечтаю явить миру чудо.
В комнату вошёл Канэмаса с сыном Насицубо на руках.
— Я уже подумывал, что давненько не слышал твоего голоса, звуки которого разгоняют всякую нечисть, и вот ты опять пожаловал! — сказал он.
Сын Накатада стал просить:
— И меня, и меня! — И Канэмаса посадил одного внука на плечи, а другого взял на руки.
Сын госпожи Сайсё тоже вошёл в покои. Трудно было решить, кто из них лучше, все мальчики были по-своему очень красивы, и взрослые невольно ими залюбовались.
Канэмаса заметил, что его жена и Накатада плакали.
— Что случилось? Почему вы такие странные? Не обидела ли вас чем-нибудь Третья принцесса? Или кто-нибудь из других моих жён? — спрашивал он, побаиваясь возможных упрёков сына.
— Как ты можешь предполагать такое! — ласково улыбнулась ему госпожа. — Накатада собирается отстраивать дом на проспекте Кёгоку, и в связи с этим нам пришло на память грустное прошлое.
— Мне очень больно вспоминать об этом, — серьёзно промолвит Канэмаса.
— Ах, никогда до тех пор я не испытывала такой печали! — вздохнула госпожа.
— Когда я думаю, — сказал Канэмаса, — что явился причиной того, о чём вы сейчас вспоминали, у меня на душе становится очень тяжело. Лучше нам не говорить о прошлом.
— ‹…› — сказала госпожа, и написала, проливая слёзы, —
«О думах мрачных,
Что беспрестанно меня
Когда-то одолевали,
Вспоминать мне
Ныне не больно».
Канэмаса, объятый печалью, сразу же приписал:
«От размышлений печальных
Слёзы на травы густые
Росою ложились.
Ныне же, к счастью,
Этим думам конец.
Разве я не верный твой стражник?»
Накатада, взяв оба стихотворения, покинул родителей и отправился в восточный флигель к госпоже Сайсё.
— Давно я не посещал вас, — произнёс он.
Госпожа велела вынести подушки для Накатада и вышла к нему.
— Не так давно, чтобы я начала беспокоиться. Разговоры с вами для меня очень радостны, и утешенная вами, я спокойно провожу свои дни.
— Я был сейчас у своих родителей. Посмотрите, что я обнаружил среди других замечательных вещей. — И, вытащив из-за пазухи стихотворения родителей, Накатада показал их госпоже.
Она почувствовала глубокую грусть и приписала сбоку:
«Как дом родной отыскать?
Скрыла все тропки
Терпенья трава.
И в зарослях блещут
Обильные капли росы».[351]
Глядя на неё, генерал почувствовал жалость, и взяв кисть, написал:
«Пусть старый дом,
В который ныне
И ты перебралась,
Станет
Благоденствия местом».
Генерал был повсюду известен своей справедливостью. Все в стране испытывали к нему почти такое же доверие, как к Масаёри, и во всех случаях полагались на его мнение.
Первая принцесса играла с Инумия в куклы. Девочка была так красива, что, казалось, затмевала солнце. И те, кого охватил гнев, и те, кто таил в сердце злобу, при виде её забывали своё недовольство и начинали улыбаться. Даже Фудзицубо вряд ли была столь прекрасна в этом возрасте, никого не сравнить с дочерью Накатада. С ними было пять нянек, и среди них госпожа Мия и госпожа Гэндзи со своими детьми
