Как был бы я счастлив, если бы раньше видел от неё такое обхождение. Её красота стала ещё ослепительней. Она удостоилась высшей чести в нашем мире, стала супругой наследника престола, и никого на свете не почитают, как её.
— Так-то оно так, — согласилась госпожа. — Но она всегда грустна и совершенно не знает прежней радости. Я очень давно её не видела. Прошлой осенью она на некоторое время смогла покинуть дворец, но наследник был очень этим раздражён и говорил: «Вы выказываете мне пренебрежение и держите вашу дочь у себя до бесконечности». Я, страдая, отправила её обратно. Фудзицубо часто просит разрешения навестить нас, но наследник её не отпускает, и она на него очень сердится. Надеюсь, что она сможет приехать к нам в последний день этого месяца.
— А когда должна рожать жена Судзуси? — поинтересовалась госпожа Дзидзюдэн.
— Мне говорили, что уже скоро, но пока ничего не заметно. Имамия стала необыкновенно красивой, волосы замечательно выросли. Сейчас, конечно, она мучается. Раньше я всегда думала Имамия отдать тебе в жёны, — обратилась госпожа к принцу, — но нежданно-негаданно государь распорядился иначе.
— И с Имамия не получилось так, как вы хотели, — сказал принц. — ‹…›.
Они проговорили до вечера. Наконец жена Масаёри отправилась к себе, а госпожа Дзидзюдэн — к своим детям. Жена Масаёри больше не волновалась: с самого начала обряды, связанные с рождением Инумия, шли размеренным чередом.
Советник Накатада вошёл в покои жены и сразу же взял Инумия на руки.
— Что же твоя бабка сказала о нашей Инумия? Мне было так стыдно, когда её вынесли на всеобщее обозрение.
— Она удивилась, что ты никогда её никому не показываешь, — ответила принцесса.
— Она ведь такая страшненькая.
— Все говорили, что она будет красивее родителей, — Продолжала принцесса.
— Они решили так, глядя на нас с тобой? В таком случае Инумия не будет совсем уж безобразной.
— Все и раньше говорили, что она хорошенькая, — отозвалась принцесса.
— Может быть, это потому, что им рассказывала о нашей дочке госпожа распорядительница. Поэтому они и стали говорить так. Я слышал, как с твоей бабкой разговаривал Тадаясу, — продолжал Накатада. — Он так страдает, так его жалко! Если бы я не женился на тебе, я бы, наверное, мучился, как он. Я счастлив, что благодаря тебе разлюбил Фудзицубо. Но другие так и не могут забыть её. До той самой ночи, как я вошёл к тебе, я чувствовал себя совершенно потерянным. Но как только я увидел тебя в ту ночь, я забыл о ней. Сейчас, когда родилась Инумия, я иногда вспоминаю о Фудзицубо, но не более. Если бы ты охладела ко мне, я бы горевал гораздо сильнее, чем бывало прежде. Однако если бы Фудзицубо стала думать обо мне как о человеке неискреннем, мне было бы стыдно и жизнь показалась бы пустой. Санэтада оставил жену и детей и предался тоске, и даже сейчас, похоже, так ничем и не занимается. Я счастлив, что женился на тебе, на той, которая связана с Фудзицубо родственными узами. Не знаю, как было бы раньше, когда я ни в чём не разбирался, но сейчас я понимаю, что к чему, и совершенно бы утешился, если бы при удобном случае мог поговорить с ней. Таких дам, как она, больше нет. Фудзицубо скоро должна прибыть сюда. Обязательно передай ей мои слова.
— Все, кто видел Фудзицубо, потеряли разум. Вдруг и с тобой произойдёт то же самое? — спросила принцесса.
— О чём ты беспокоишься? Пусть даже небожительница спустится сейчас сюда, я и не подумаю посмотреть в её сторону. Мы с Фудзицубо родственники; раньше я испытывал к ней определённые чувства, но сейчас бы мне не хотелось, чтобы мы чуждались друг друга. ‹…› Как только я узнал тебя, я понял, что если бы кто-то другой получил тебя в жёны, я бы страдал не меньше, чем из-за замужества Фудзицубо».
— Удивительно как всё меняется! — задумчиво проговорила принцесса. — Мы с Фудзицубо выросли вместе, и когда расстались, тосковали и всё время плакали. И даже люди не столь близкие не могли примириться. Накаёри, например, ушёл в монахи, как это горько!
— Да, это большое несчастье, — ответил Накатада. — Обещай мне, однако же, сделать то, о чём я прошу. Непременно.
Так они говорили и потом уединились в своих покоях.
— Ну, как тебе понравилась Инумия? — спросил Масаёри у жены.
— По-видимому, из неё вырастет красавица. И мать её в этом возрасте была хороша, но в Инумия есть что-то особенное, — ответила госпожа.
— Накатада обращается с Инумия необыкновенно заботливо, поистине он хочет воспитать её самым достойным образом. Хотел бы я увидеть, какой она вырастет! — сказал Масаёри.
Масаёри чувствовал, что стареет. «Вот и гадальщики советуют удалиться от дел…» — думал он и решил отказаться от места генерала. Один раз он уже представлял императору прошение об отставке, но оно было отклонено. Представил вторично, но и на этот раз прошение не было принято. Тогда Масаёри обратился к Суэфуса:
— Император не соглашается на мою просьбу. Пожалуйста, составь такое прошение, чтобы он убедился в искренности моих стремлений и принял отставку. Если государю станут ясны причины моего ухода, то, может быть, место генерала он даст кому-нибудь из моей семьи. Я мечтаю, чтобы это место получил Накатада. Прошу тебя, изложи дело так, чтобы государь понял мои побуждения и передал место Накатада.
Суэфуса сразу же, в присутствии Масаёри написал записку и показал ему. Тот посмотрел и одобрил, придраться в написанном было не к чему. Про себя Масаёри подумал: «Теперь государь, верно, согласится» — и послал бумагу во дворец.
Вскоре от императора пришло неофициальное письмо на имя Накатада с тем, что он назначается генералом Личной Императорской охраны при сохранении за ним места второго советника. Накатада сказал жене:
— Вот о чём изволил мне сообщить государь. Распорядись сделать необходимые приготовления.
Из императорского дворца доставили китайский короб с китайским и японским узорчатым шёлком и такой же короб с гладким шёлком, а также записку, адресованную принцессе: «Это для пира по поводу повышения в чине». От жены Судзуси принесли красное китайское платье, китайский шлейф, окрашенный травами, накидку с прорезами из узорчатого шёлка, пять женских трёхслойных платьев со штанами — всё было уложено в три короба для одежды с золотой обшивкой по краям. Все остальные господа преподнесли такие же подарки, как Судзуси. В доме Масаёри начали готовиться к празднику. Для поздравления доставили много шёлка с цветочными узорами.
Наступил день назначения. Правый генерал Канэмаса получил место левого генерала, а Накатада занял его место. В день церемонии Накатада, надев благоухающее изумительным ароматом парадное платье светло-коричневого цвета на тёмно-красной подкладке и верхние штаны из узорчатого шёлка, нанёс визит супруге Масаёри, затем отправился в покои, где проживала высочайшая наложница, и наконец явился к самому Масаёри. Он шествовал в сопровождении большой свиты, состоявшей из восьми человек четвёртого ранга, четырнадцати — пятого ранга, тридцати — шестого ранга; кроме того, в свите было множество сопровождающих, передовых и прочих слуг. Накатада нанёс визит всем замужним дочерям Масаёри, и они, глядя на него, восторгались: «Ах, как он красив!»
В комнатах у Судзуси зелёные шёлковые занавеси были оторочены тонкой парчой. На веранде около балюстрады стояло друг подле друга восемь юных служанок в зелёных! платьях и в светло-коричневых платьях на тёмно-красной подкладке, в штанах из узорчатого шёлка и в тёмно-красных накидках. Служанки, находившиеся за занавесью, в четырёх-пяти комнатах, были в красных китайских платьях и в тёмно-красных накидках.
Новоиспечённый генерал поднялся в покои и спросил:
