здесь, мы часто сравнивали наши волосы, у неё и цвет волос и сами волосы исключительные.
— У вас такие же прекрасные волосы, как у неё, — сказала распорядительница. — Я никогда не лгу. Присмотритесь лучше. И всё же Фудзицубо так красива, что даже внушает страх; а когда она находится возле своего супруга, то кажется ещё красивее. Вот вы, господин советник, очень красивы, и когда с вами находится ваша жена, вы кажетесь ещё красивее. Но Фудзицубо, думаю, вы затмить бы не смогли.
— Что тут говорить, без сомнения, она красивее, — согласился Накатада.
— Но значит ли это, что в самом деле красивее всех? — продолжала рассуждать распорядительница. — В нашем мире первая красавица — ваша матушка, затем Фудзицубо, затем ваша жена. А среди мужчин — вы.
— Вы вгоняете меня в краску. Конечно же вы преувеличиваете, — возразил Накатада.
— Совсем не преувеличиваю. Нисколько, — ответила дама. — Пожалуй, я пойду — если я ещё немного задержусь, то наговорю лишнего, и вы будете недовольны. — И взяв на руки Инумия, она вышла из комнаты.
— Весьма словоохотливая дама, — заметил Накатада. — Она очень пристрастна, особенно когда начинает нас расхваливать. Но когда Фудзицубо получит разрешение посетить родительский дом, во что бы то ни стало устрой так, чтобы я мог посмотреть на неё в щёлочку. Я хочу удостовериться, правду ли говорила госпожа распорядительница.
— Правду. Она сказала всё как есть, — ответила принцесса. — Прямо на глазах Фудзицубо становится всё красивее, а я с каждым днём всё безобразнее. Да и раньше она была гораздо лучше меня.
— Если ты так будешь говорить, то станешь совсем страшной, — пошутил он. — Но я, наверное, привык, и ты мне не кажешься такой уж некрасивой. Всё же обязательно дай мне посмотреть на Фудзицубо.
— Это не так просто. Если об этом узнают и пойдут разговоры, не оберёшься стыда.
— Если я удостоверюсь, что она ослепительная красавица, что может из этого произойти? Ведь я и раньше никогда ни совершал ничего предосудительного. Если кто-нибудь попытается овладеть благородной девицей без согласия её родителей, он подвергнется публичному наказанию. Разве не убил бы за это меня её отец? Гнев его не прошёл бы, даже если бы я начал играть на кото. Но я никогда не совершил никакого проступка. Поскольку в своё время я вёл себя благоразумно, то и смог получить в жёны дочь императора.
— Я думаю, что государь не любит меня, и поэтому он так легко со мной расстался, — призналась госпожа. — В древности дочерей отдавали даже чертям. Фудзицубо не императорская дочь, но она была любимицей своего отца, и никто в Поднебесной не мог ничего сделать против его желания.
— Поэтому-то свою любимую дочь император отдал мне, и ты оказалась в совершенном забвении. Однако любовь государя глубока. Из-за тебя он и ко мне относится благосклонно.[58] Но кто меня тревожит — это принц Тадаясу. Всегда молчит, не женится, а время проходит. Что у него на душе? Присмотрись к нему. Как бы он не совершил чего-нибудь… — сказал Накатада.
— Сыновей наследника престола, которые живут здесь, в восточной части, ждёт большое будущее! Какими они вырастут? Ведь когда-нибудь один из них станет императором.
— Знаешь, на рассвете того хлопотливого дня я видел твою мать, — признался Накатада. — Ты разительно на неё похожа. Странно, что распорядительница, перечисляя красавиц, её не упомянула. Лицо её благородно, необыкновенно красиво. Она не сразу привлекает к себе внимание, но я думаю, что нет другой такой женщины, на которую бы хотелось всё время смотреть. Государь всё своё время проводит с нею.
— Такие отношения встречаются сплошь и рядом, удивительного в этом ничего нет, — ответила госпожа. — Имамия, жена Судзуси, — красавица и ни в чём не уступает Фудзицубо. Равных ей красавиц нет в императорском дворце.[59]
— Ты меня пугаешь! — воскликнул Накатада. — Не надо говорить об этом. А то я не смогу успокоиться!
В таких разговорах прошло время. Накатада и принцесса удалились за полог и легли спать.
Масаёри отправился в императорский дворец и предстал перед императором.
— Давненько тебя не было видно, — встретил его государь.
— Я не появлялся потому, что в доме у меня надо было соблюдать очищение. А после этого я был нездоров, — пустился в объяснения министр.
— Вот оно что! Что же произошло за это время? — спросил император. — Придворные тут рассказывали о многих интересных развлечениях у тебя. Почему Судзуси смеялся над Юкимаса?
— Ничего особенного у меня не было, — ответил Масаёри. — Но вот когда жена генерала Канэмаса играла на кото, это поистине доставило всем много удовольствия. Её игра была замечательна.
— На каком же кото она играла? — поинтересовался император.
— На рюкаку-фу, на котором госпожа играет с давних пор.
Она преподнесла этот инструмент новорождённой.
— Малышка получила такой замечательный подарок! — воскликнул император.
— Поистине так!
— Кстати, что думает о своей дочери Накатада? Нравится ли она ему? — продолжал расспрашивать государь.
— Что он думает, я не могу сказать. Но мне рассказали, что как только девочка родилась, он пустился в пляс. И всё это время, днём и ночью, он держит её на руках и не расстаётся с ней, — ответил Масаёри.
— Он, конечно же, доволен, — засмеялся император. — Не знаю, по какой уж причине, но в этой семье женщины очень умны. ‹…› Мне хочется как-то поздравить Накатада. А кто играл на пире девятого дня?
— Накатада велел принести три струнных инструмента, которые были настроены совершенно одинаково, и на каждом из них он немножко поиграл. Потом на лютне играла ваша дочь, Первая принцесса. Кроме того, принесли японскую цитру, кирикадзэ, которую в своё время подарил моей жене отрёкшийся император Сага. На женскую половину отнесли и духовые, там Накатада их раздал, а сам играл на поперечной флейте».[60]
— Это, конечно, было восхитительно. Все, должно быть, играли самозабвенно, радуясь рождению ребёнка. Надеюсь, Накатада передаст дочери своё умение.
— Все полагают, что он обязательно захочет передать ей своё мастерство, — сказал Масаёри.
– ‹…› Вероятно, и Накатада говорил об этом с гордостью. Как интересно! Если бы какая-нибудь семья музыкантов оказалась посвящённой в секреты мастерства, всех этих музыкантов осыпали бы чинами. А кто ещё играл на японской цитре и на лютне? А кто на органчике? — подробно расспрашивал император.
— На органчике — принц Тадаясу, — ответил Масаёри. — Но кто же ещё играл на струнных? Все струнные были настроены совершенно одинаково, и никто из игравших не совершил ни единой ошибки.
— И даже в таком собрании моя дочь, лёжа в постели, играла на лютне? — сказал император и засмеялся от удовольствия. — Дзидзюдэн славится своей игрой на японской цитре. Представляю, какой это был замечательный концерт. Ах, если бы я мог его слышать!
Вскоре Масаёри покинул дворец.
Советник сайсё Сукэдзуми, занимавший в то же время должность второго военачальника Личной императорской охраны, явился к Фудзицубо с визитом и подробно рассказал о том, что произошло за это время в их доме.
— Думаю, что принцесса по-настоящему счастлива, — сказала Фудзицубо. — Она вышла замуж за Накатада, которого все считают утончённым человеком, она у него единственная жена, у неё нет причин для тревога… Я же живу среди множества наложниц наследника, которые распространяют обо мне омерзительные сплетни. Жизнь во дворце не такая уж блестящая, ничего радостного у меня нет. Когда я не
