— Снова и снова
С рожденьем детей
Будем тебя поздравлять.
Пока же за первенца
Чашу осушим!
— Чей это был голос? — спросил он. ‹…›
— Мы будем порицать тех, кто не захочет пить вина, — послышались голоса.
Из южной части помещения раздался громкий голос Мияхата:
— Господин генерал! Отец украл ваши деньги, что были здесь!
— Немедленно ударь вора! — ответил ему Накатада. ‹…›
Из глубины помещения снова и снова посылали чаши с вином.
— Пройдут мириады веков,
Коль начну я считать
Чаши, что мне преподносят.
Пусть столько же длится
Процветанье твоё! —
С этими словами Накатада прошёл в глубину помещения. Там сидели в ряд братья Имамия, и каждый из них, приговаривая то и это, стал предлагать Накатада чашу с вином.
— Куда это я попал! — воскликнул Накатада и собрался было уйти.
Но в это время супруга принца Сикибукё вынесла знаменитую лютню, которой владел Судзуси, и сказала Накатада:
— Поиграйте на ней, хотя бы немножко!
Генерал без слов заиграл на лютне. «Это действительно замечательный инструмент», — подумал он. Полились чарующие звуки песни, которую несколько дней назад пели юные служанки. «Где же Корэкосо? Надо было бы и сейчас щёлкнуть веером!» — думал при этом Накатада. Поиграв немного, он поднялся, собираясь уйти, но Хёэ преградила ему путь си словами:
— Тем, кто вошёл сюда, так просто отсюда не выйти.
— Что за напасть! Мне кажется, что меня со всех сторон окружили обезьяны! — воскликнул он.
— Это вы о своих телохранителях?
— Уж очень назойливые сопровождающие! — сказал он.
В это время из задних комнат вынесли однослойное платье из узорчатого лощёного шёлка красного цвета, отливающего чёрным, накидку с прорезами из ткани бледно-фиолетового цвета, трёхслойные штаны — нечего говорить, как прекрасна была эта одежда. Её преподнесла генералу дама по имени Тюдзё. В той части помещения, где дамы сочиняли стихи, стояли тушечницы. Накатада прошёл туда, взял кисть, вытащил из-за пазухи бумагу, написал записку и привязал к поясу полученных штанов. Он вышел из покоев на веранду, возле перил стоял Корэкосо, и вручил ему подаренную одежду со словами:
— Когда мы недавно встречались, я не знал, кто ты. Теперь же мы по крайней мере познакомились.
Он спустился по лестнице и тайком направился к выходу, но Судзуси, заметив это, спустился с южной стороны, даже не надев обуви, и догнал его.
— Почему ты бежишь от нас, как монах в «Спальне стражника»?[110] — спросил он. — Ты уходишь, точно человек, который ненароком зашёл к незнакомым людям. Здесь нет никого, кто был бы выше тебя по чину, а со старшим советником Тадатоси вы в дружеских отношениях. У меня всегда можно и вспомнить прошлое, и завязать новую дружбу. ‹…›
— Что ты беспокоишься? По правде говоря, я пошёл поговорить с Корэкосо, но меня пригласили в главные покои и стали усердно угощать вином, я прямо не знал, что делать, и еле-еле смог улизнуть оттуда, — стал оправдываться Накатада. ‹…›
Между тремя сыновьями Масаёри, Судзуси и Накатада завязался разговор. В комнату вошёл придворный пятого ранга Мотодзуми, восьмой сын министра, следовавший по старшинству за покойным Накадзуми. В то время он служил главой Императорской сокровищницы и архивариусом. Это был неутомимый искатель любовных приключений, превосходивший своего покойного брата и внешностью, и тонкостью чувств. Он вошёл в помещение с чашей в руках.
— Когда я вижу тебя, я совершенно забываю все свои неприятности, — сказал Накатада. — Государь велел мне прийти во дворец после церемонии провозглашения святых имён Будды, а я так и не явился. При случае доложи императору, что я был болен и не мог быть во дворце. Как нам недостаёт на таких пирах Накаёри! — продолжал он.
— Фудзицубо совершила достаточно зла, — сказал Судзуси. — Она была рождена для того, чтобы причинять людям Задания. Мою жизнь она разбила совершенно, да и других тоже. Сейчас я думаю только об одном — уйти в монастырь или нет.
— Ты не пьян? Что ты говоришь? — удивился Накатада.
— Я и трезвый говорю то же самое. Все к этому, должно быть, привыкли. А тебе разве не случается говорить серьёзные вещи? — спросил в свою очередь Судзуси.
— Ты держишься как глупец, строящий из себя мудреца, — сказал Накатада.
— Ты прав, — согласился его друг. — Советник Масаакира глядит на меня издали и очень негодует.
Находившиеся рядом с ними могли слышать их разговор. «Вот оно что!», — решили они. А братья и сёстры Фудзицубо, расположившиеся на веранде и за занавесью, при этом подумали: «Как неприятно слушать такое!»
Сукэдзуми, служивший одновременно советником сайсё и вторым военачальником Императорской охраны, приблизился к Накатада:
— Сегодня вечером я попал в пренеприятное положение. Я совершенно проигрался в шашки, и подумав, что Мияхата вот-вот горько расплачется, взял взаймы немного денег для ставок. Мияхата же раскричался, что я украл деньги, и я совершенно растерялся. И если я и взял немного денег, то вот сколько получил. — И Сукэдзуми показал множество свёртков с деньгами.
— У Мияхата возвышенная душа, — заметил Накатада. — Мы с ним удивительным образом подружились и обменялись клятвами.
— Какими клятвами?
— Этого я никому не открою, — ответил генерал.
— Как я ему завидую, — сказал Сукэдзуми.
Стало светать. Снова наполнили чаши вином. Из внутренних покоев вынесли подарки для гостей. Сам Судзуси брал приготовленные вещи и одаривал господ. Там были китайские платья из красного шёлка, шлейфы из узорчатого лощёного шёлка, окрашенного травами, трёхслойные штаны, детская одежда и пелёнки. Важным сановникам преподнесли разные накидки с прорезами и штаны на подкладке. От бабки Судзуси принесли однослойные платья из узорчатого лощёного шёлка и штаны на подкладке. Их тоже вручили важным сановникам.
Перед уходом Накатада обратился к Судзуси:
— Кстати, хочу попросить тебя кое о чём. Одолжи-ка мне на завтра твой экипаж.
— Для чего он тебе понадобился? — спросил Судзуси.
— Нужно перевезти на Третий проспект Третью принцессу, — объяснил тот.
Те, кто слышал эти слова, были приятно изумлены.
