Всё наводит на старые мысли, что мир непостоянен».
Привязав письмо к ветке цветущей глицинии, она позвала Корэкосо, брата дамы Хёэ, который в то время служил архивариусом у наследника престола, и сказала ему:
— Отнеси это письмо в дом умершего первого министра, где сейчас, по-видимому, очень много народу, должен там быть и Санэтада. Скажи, чтобы письмо непременно отдали ему в руки.
Архивариус, довольный поручением, поспешил в усадьбу министра. Там молодого человека все очень хорошо знали. Когда Санэтада на долгое время обосновался в доме Масаёри и при посредничестве Хёэ писал Фудзицубо письма, он посылал Корэкосо с поручениями к своему отцу.
Придя в усадьбу, архивариус сказал слуге Санэтада:
— Мне строго наказано отдать это письмо в руки твоему господину, — и передал послание.
«Очень уж мой господин убивается. Может быть, получив это письмо, он немного утешится», — подумал слуга с радостью. Он вручил письмо Санэтада, ничего не говоря.
— Кто это прислал? — спросил тот.
— Не знаю. Велели передать вам.
Санэтада открыл письмо. Он сразу же узнал почерк Фудзицубо и, ещё не читая, залился слезами.
— Это письмо от Фудзицубо? — догадался Санэмаса. — Дай-ка взглянуть.
— Я сам ещё не прочитал, — ответил Санэмаса, плача. — От слёз глаза ничего не видят. Отец наш покинул этот мир, но по его милости мне дана эта радость.[151] Все эти годы я любил так, что казалось, вот-вот умру, но от неё не было ни одной весточки.
Сёкёдэн, услышав его, воскликнула:
— Это всё слова, а правду сказать, ты получил письмо от той, которую тайно посещаешь, — разве не так? И эту дрянь, к которой тайком шастают мужчины, наследник престола превозносит до небес!
— Как несправедливо! Только послушайте, что она говорит! — возмутился Санэмаса, и повернувшись к сестре, щёлкнул пальцами.[152]
Санэтада написал в ответ Фудзицубо: «Для меня Ваше письмо явилось полной неожиданностью. Оно беспредельно обрадовало меня и немного утешило в моих многолетних муках.
Если бы не письмо,
Нашёл бы конец свой
В бурной реке
Моих слёз,
От которых мокры рукава.
Мне только горько оттого, что письмо, о котором я молил, уйдя от мира, я получил в связи с таким ужасным несчастьем. Когда окончится траур, я посещу Вас во время одного из Ваших редких визитов в родительский дом, принесу и своё почтение, и свою благодарность. Не будьте ко мне так безжалостны, как раньше. Только сейчас „по узкой дороге'…»[153]
Он написал это на бумаге тёмно-серого цвета и прикрепил к очень красивой ветке махровых горных роз. Думая, чем вознаградить посыльного, Санэтада взял коробку с золотом, которую в своё время ему возвратила Хёэ, и завернув её в тёмно-серую бумагу, послал архивариусу. На обёртке он написал:
«Прими этот дар.
Для меня
Нет человека дороже,
Чем тот,
Кто сегодня меня посетил.
Вечное сердце!»[154]
— А кто этот посланец? — поинтересовался он.
— Его зовут Корэкосо, с недавних пор он служит архивариусом у наследника престола, — ответили ему.
— Фудзицубо поручила ему доставить письмо, зная, что это мой старый знакомый. Попросите его незаметно прийти ко мне, — сказал Санэтада.
Он не вышел на веранду, а говорил с Корэкосо через закрытые ставни.
— Ты принёс мне очень редкое и радостное послание. Я сижу взаперти и ни с кем не вижусь, поэтому не могу принять тебя. Скажи, чтобы твоя сестра тихонько передала своей госпоже: «Это письмо так взволновало его, что он толком ничего не мог ответить. Скоро он обязательно явится к вам с визитом. Поскольку теперь уже нет отца, который его сдерживал, он думает уйти далеко в горы, но ему о многом хочется сказать вам. Не будьте же столь бессердечны, как раньше». Пусть она передаст Фудзицубо эти слова, — говорил он, заливаясь слезами. — Прими золото, которое лежит в этой коробке. Если бы ты пожаловал сюда не в такой скорбный день, я бы снял свою одежду и вручил тебе, но… Думай, что это останки Будды, которые я приобрёл подвижничеством. Скоро я навсегда удалюсь в горы.[155]
— К чему давать такие ценности столь глупому человеку, как я? Всё равно что выбросить… — скромно ответил архивариус. — Подарок пугает меня.
— Пусть останется память обо мне, когда я уйду из этого мира, — сказал Санэтада и заставил архивариуса взять коробку.
Санэтада принесли постную пищу, но он есть не мог и только горько плакал.
— По-видимому, ты в прошлых рождениях был связан с Фудзицубо клятвами, если она так тебе сочувствует, — сказал брату Санэмаса. — К человеку, о котором знают только понаслышке, так не относятся. Разве иначе она прислала бы тебе с посыльным письмо?
— Может быть, такое предопределение и было, — согласился тот. — Когда я жил в усадьбе Масаёри, я всё время просил Хёэ, чтобы она дала мне хотя бы услышать голос Фудзицубо. Как-то она провела меня в восточную часть покоев и поставила между решёткой и занавесью, через решётку молено было заглянуть внутрь. В главных покоях занавесь была поднята и горел светильник, возле которого сидела Фудзицубо. Она играла в шашки с Первой принцессой, которая потом вышла замуж за Накатада. Затем она заиграла на кото. Увидев её, я не только не излечился от страсти, но ещё более укрепился в своих желаниях.
— Скажи мне, какова она. Которая из двух девиц показалась тебе красивее? — спросил Санэмаса.
— Ну, Первую принцессу я и не рассматривал. Я смотрел только на любимую, и думаю, что второй такой в мире быть не может, — ответил Санэтада.
— Наверное, она в действительности так прекрасна, как о ней говорят. Моя жена по сравнению с такой красавицей, по-видимому, просто замарашка, — вздохнул Санэмаса. — Однако собственная жена должна всегда быть лучше других женщин. Как хорошо, что ты безрассудно не открыл решётку и не ворвался к Фудзицубо. Но, может быть, лучше было тебе войти к той, которую ты так любил, чем потом убиваться.
— Её отец был против нашего брака, и если бы я так поступил, меня давно бы не было в живых, — ответил брат. — Не знай я Фудзицубо, я по сей день жил бы в этом мире безмятежно, как все.
— Но сейчас, когда ты получил этот счастливый знак внимания, ты можешь прекратить своё затворничество, — заметил Санэмаса.
В это время прибыл секретарь Ведомства двора наследника престола с письмом от наследника. Сёкёдэн была этим очень обрадована, и прочитав, громко произнесла:
— Как раз перед самой кончиной батюшка говорил мне, заливаясь слезами: «Я всё время беспокоюсь
