— Ах, что вы такое говорите! — рассердилась распорядительница.
Тадакосо приступил к обряду и начал читать самые действенные заклинания. У него с младых лет был очень красивый голос, и поэтому молитвы его были особенно благостны.
Стало светать.
— Многое в мире я видел и слышал, но об этих заклинаниях я знал только с чужих слов, а самому мне слышать их не доводилось, — сказал Накатада монаху. — Поистине, они очень благоденственны. Мне бы хотелось как-нибудь отправиться с вами поздней осенью в глухие горы, где нас никто не мог бы слышать, и там, когда опадают листья с деревьев и шум ветра наводит на душу уныние, внимать вашим заклинаниям, самому играя на кото.
— Поистине, замечательная мысль! — пришёл в восторг Тадакосо. — Я уже давно молился буддам и богам, чтобы они дали мне возможность услышать вас. Однажды я как-то слышал вашу игру на кото — и покинул глухие горы, чтобы иметь возможность наслаждаться вашим мастерством. Но был очень опечален, не получая от вас приглашения. Сейчас же, после ваших слов, я рад, что моя мечта исполняется. Мне всегда хотелось услышать, как вы играете, и меня так огорчало, что вы почти не садитесь за инструмент.
— Не знаю, смогу ли я аккомпанировать вашим заклинаниям! — сказал Накатада. — Скажите мне, почему вы приняли монашество? Это так странно! Когда я увидел вас в храме Касуга, я почувствовал такую печаль!
— Я принял монашество и ушёл в горы из-за ужасной клеветы, о которой поначалу и не догадывался, — начал Тадакосо. — Неожиданно жизнь моя омрачилась, я больше не хотел жить в этом мире, и оставив отца, принял монашество. Виной всему была моя мачеха. В ту пору, когда я служил во дворце, мачеха захотела соблазнить меня. Её желания были мне противны, и я сделал вид, что ничего не понимаю. Она, по-видимому, рассердилась. Я, конечно, не знал, что она оговорила меня перед отцом, и очень скорбел из-за перемены его отношения ко мне. Спустя много лет я случайно повстречал мою мачеху, дошедшую до предела нищеты, и спросил её: «За какие грехи вы дошли до такого состояния?» Она мне ответила: «Для того, чтобы погубить своего пасынка, я спрятала пояс, которым его отец очень дорожил, и обвинила сына в краже, а кроме того сказала, что сын доложил императору, будто отец замыслил его погубить». Я подумал, что это была моя судьба — стать монахом, в тот день я наконец-то узнал всю историю до конца. Слушая рассказ мачехи, я впервые осознал, чего мне удалось избежать.[225] Отец мой, выслушав клевету, порицать меня не стал, но затаил всю скорбь в своём сердце.
— Что за коварное сердце было у этой женщины! — ужаснулся Накатада. — Мне об этом рассказывал и Масаёри. А пояс, явившийся причиной ваших бед, теперь находится у меня. Ваш батюшка, собираясь удалиться от мира, раздумывал, кому бы отдать то, что он предполагал завещать своему сыну, — и преподнёс пояс императору Сага, ныне отрёкшемуся от престола. Император Сага передал его нашему государю, а в прошлом году, в двенадцатом месяце, за чтение перед государем я получил его в награду. Это действительно сокровище, подобного которому в мире не сыщешь! Но как горько слышать всё то, что с этим поясом связано!
— Из-за этого пояса мне и пришлось испытать несчастья.
— Поскольку вы не покинули этого мира, пояс должен принадлежать вам. Я хочу вернуть его вам, — заявил Накатала.
— Для чего он мне? — возразил Тадакосо. — Разве дозволено монаху носить такую роскошь? Мне это грозит различными осложнениями. Лучше оставьте его у себя.
— Но хотя бы взгляните, тот ли это пояс! — И Накатада велел принести его.
Увидев пояс, Тадакосо горько заплакал.
— Я видел это украшение, когда мой покойный отец надевал его, собираясь на дворцовый пир, — промолвил он.
— Однажды я посетил Мидзуноо, — начал рассказывать Накатада, — где ныне живёт принявший монашество младший военачальник Личной императорской охраны Накаёри. Он был вместе с нами на празднике в Касуга. Все остальные, кто в то время был в таком же чине, что и он, теперь дослужились до высоких постов, я получил высокий чин, кто-то стал главным архивариусом. Я уже подумываю подавать в отставку.
Когда Тадакосо служил в императорском дворце, он играл перед государем на музыкальных инструментах, и государь часто вспоминал об этом с радостным волнением. [226]
Рассвело, и они опять пошли к принцессе. Генерал послал распоряжение в домашнюю управу приготовить трапезу с особенным старанием, и перед Тадакосо поставили столики с удивительными яствами.
Узнав, что Первая принцесса больна, Канэмаса явился к ней с визитом. Жена Масаёри,[227] он сам и Накатада поспешно вышли ему навстречу и проводили в дом. Между гостем и Масаёри начался разговор.
— Я узнал, что госпожа больна, и пришёл справиться о её здоровье, — начал Канэмаса.
— Я тоже поспешил сюда, услышав об этом, — сказал Масаёри. — Мне говорили о её недомогании некоторое время назад, но до сих пор как будто не было ничего тревожного. И вдруг я узнаю, что приглашали святого отца, и я испугался. Признаков болезни и нет-то, собственно, но вдруг начинаются судороги. Она ничего не ест. Может быть, это всё от жары? Сейчас, в эту ужасную жару, все мучаются. Я и сам уже давно никуда не хожу, даже во дворец.
— И я давно там не был, — ответил Канэмаса. — Приближается отречение нашего государя… Моя дочь должна была отправиться к наследнику престола, но от жары очень ослабла, и я ни на мгновение не отходил от неё. Наконец вчера она смогла поехать во дворец. А тут мне говорят, что больна Первая принцесса, я очень встревожился и пришёл к вам.
Слуги внесли фрукты, и господа продолжали разговор за едой.
— Когда-то, в такую же жару, я навестил вас в павильоне для уженья, и мы стреляли в скопу, — вспомнил Канэмаса. — Оба мы благополучно дожили до сего дня.
— Хорошо бы и сегодня заняться тем же самым, — промолвил Масаёри, — особенно утром, когда прохладно.
— Действительно ли государь решил отречься от престола? — спросил гость.
— Я слышал, что церемония назначена на восьмой месяц, но определённо ещё не знаю. Дворец, в котором государь будет жить после отречения, почти готов, и велено поспешить с окончанием работ.
— У вас, должно быть, много хлопот, — вздохнул Канэмаса. — Пожалуйста, если что-нибудь нужно от меня, только прикажите.
Масаёри подозревал, что Канэмаса хочет что-то выведать у него, но оба продолжали разговаривать вполне дружелюбно. Накатада распорядился принести вина.
— Если бы Первая принцесса не была больна, то я бы пригласил вас в оставшиеся дни этого месяца совершить прогулку в окрестности Огура,[228] — сказал Канэмаса.
— Мне было бы приятно посетить это место, — ответил Масаёри.
— Решено! — воскликнул Канэмаса. — В конце месяца я повезу вас туда. С тех пор, как вы были там, многое изменилось. Выкопали глубокие пруды, и рыбы развелось очень много. В саду течёт река. В дом всегда заходят торговцы. Мне хотелось бы вам всё это показать. И деревья очень разрослись — весной и осенью необычайно красивое зрелище!
Вскоре Канэмаса покинул министра.
В западных комнатах этого же дома жила Вторая принцесса. Кормилица находилась при ней неотлучно, но и принц Тадаясу, которому мать поручила надзор за сестрой, оставался в её покоях днём и ночью. Тикадзуми всё время ломал голову, как бы дать знать принцессе о себе. Несмотря на присутствие принца, он попытался через прислуживающую даму передать письмецо, но Тадаясу разгневался и сделал
