Кагэдзуми стал уговаривать ее:
— Успокойтесь, матушка, ведь потерянного не вернешь. Наши люди просили, чтоб им позволили хоть вещи забрать. «Забирайте поскорее», — ответили слуги этого эмон-но ками как будто по-хорошему, а потом вдруг не пустили никого за порог. Нельзя же было нашим людям лезть в драку…
И правда, тюнагону и его семье осталось только одно: всем скопом проклинать обидчика.
Наконец свечерело, наступил час Пса. К дворцу Сандзедоно длинной вереницей подъехало десять экипажей.
Выйдя из экипажа, Митиери увидал, что и в самом деле, как говорил тюнагон, главные покои дворца готовы к прибытию господ. Поставлены ширмы, повешены занавеси, настланы циновки… Митиери понял, что сейчас должны чувствовать тюнагон и его близкие, и ему стало их жаль, но он все же решил довести свою месть до конца.
«Как, должно быть, страдает мой отец!» — думала Отикубо и оставалась безучастной ко всему. Ничто ее не радовало.
Митиери сказал слугам:
— Смотрите не потеряйте ни одной чужой вещи. Я хочу вернуть все в сохранности.
В то время как во дворце Сандзедоно царило веселое И шумное оживление, в доме тюнагона все были полны страха и тревоги.
Наконец пришла весть: «Торжественный переезд состоялся. Сколько там слуг, сколько экипажей!»
«Значит, всему конец. Теперь уж делу не поможешь», — опечалились тюнагон и его близкие.
Но во дворце Сандзедоно никто не думал о них. Там люди беззаботно веселились.
Акоги была полна благодарности к своему хозяину за то, что он так умело осуществил все, о чем она едва смела; мечтать.
На другой день Кагэдзуми сам явился в Сандзедоно попросил:
— Пожалуйста, разрешите мне взять имущество моей семьи.
— Мы три дня не позволим дотронуться ни до одной вещи. На четвертый день присылайте за вашим добром. Все будет возвращено в полной сохранности, — ответили ему слуги и не стал, и слушать никаких доводов. В доме тюнагона еще больше встревожились…
А в Сандзедоно три дня подряд не стихала веселая музыка. Праздновали новоселье на самый изысканный новый манер.
В назначенный день рано утром снова появился Кагэдзуми и начал слезно молить:
— Позвольте мне сегодня забрать вещи моей семьи. Мы перевезли сюда все наше имущество, все до мелочи, даже ларчики для женских гребней… Очень трудно обойтись без этих вещей…
Митиери, торжествуя в душе победу, велел наконец возвратить Кагэдзуми все вещи согласно описи.
— Ах, вспомнил! — вдруг воскликнул Митиери. — Где-то была еще старая шкатулка для зеркала. Верните шкатулку вместе с прочими вещами, ведь супруга тюнагона, кажется, считает ее бесценным сокровищем.
Акоги с готовностью отозвалась:
— Как же, как же, шкатулка хранится у меня, — и тотчас же принесла ее. Женщины, еще не видевшие этой шкатулки, дружно засмеялись:
— Ах, до чего же она безобразна!
— Надо приложить к ней записку, — сказал Митиери, подумав, что одна шкатулка сама по себе не произведет должного действия, и попросил Отикубо написать несколько слов.
— Зачем? Если я дам знать о себе в такую тяжкую для моих родных минуту, то причиню им лишнюю боль, — стала отказываться Отикубо.
— И все же напиши, прошу тебя, напиши, — настаивал Митиери, и в конце концов она написала на оборотной стороне дощечки, лежавшей на дне шкатулки, такое стихотворение:
Завернув шкатулку в несколько слоев цветной бумаги, Отикубо привязала к ней ветку дерева и отдала Акоги.
— Вот, передай моему брату.
Митиери пригласил к себе Кагэдзуми и сказал ему:
— Вы, должно быть, считаете, что я поступил с вами очень неучтиво. Но, по правде сказать, меня взяла сильная досада, когда я узнал, что вы переезжаете в мой дом, даже не известив меня об этом. Теперь я уже остыл и намерен сам лично принести свои извинения вашему батюшке. И кроме того, показать ему ту бумагу, о которой шла речь. Передайте тюнагону, чтобы он непременно посетил меня сегодня или завтра. Может быть, вы и ваши братья сочтете неудобным для себя сопровождать его, но я буду очень рад, если кто-либо из вас примет участие в нашей беседе.
У Митиери был такой радостный вид, какой вовсе не соответствовал обстоятельствам. Кагэдзуми был очень этим удивлен.
— Так вы непременно передайте вашему батюшке, чтобы он ко мне пожаловал, и прошу вас, приходите вместе с ним, — повторил Митиери. Кагэдзуми, выразив свое согласие, удалился. Акоги поджидала его за дверью.
— Попроси-ка гостя подойти сюда, — велела она слуге. Кагэдзуми это показалось очень странным, но все же он подошел ближе. Из-за плетеного занавеса показался только самый краешек нарядного яркого рукава.
— Пожалуйста, передайте эту вещь Госпоже из северных покоев. Я бережно хранила ее, зная, как дорога она госпоже. А сегодня, когда стали возвращать ваше имущество, я вспомнила и об этой вещице…
Кагэдзуми еще более удивился. Голос показался ему знакомым.
— Но от чьего имени прикажете передать?
— Госпожа ваша матушка сама догадается. Вспомните, как говорится в одной песне:
Я словно та кукушка. Разве голос мой не напоминает вам о прошлом?
«Ах, да ведь это Акоги! Она у нас когда-то служила», — вспомнил Кагэдзуми.
— Как могу я вести сердечную беседу с той, которая так легко забыла свою родную обитель? Но все же, когда я вновь приду сюда, то по старой памяти навещу вас.
— А вот и еще одна ваша давнишняя знакомая, — послышался голос, и из-за плетеного занавеса выглянула дама. То была Сенагон!
«Каким образом они оказались здесь вместе?» Не успела эта мысль промелькнуть в голове Кагэдзуми, как раздался еще один знакомый голос:
— А я, ничтожная, верно, уже забыта вами. Где вам помнить обо мне здесь, у вас в столице, где столько женщин
Ну, разумеется, это Дзидзю, любимая прислужница его второй сестры, Наканокими. Когда-то у Кагэдзуми были с Дзидзю любовные встречи… Но что все это значит? Он слышит только знакомые голоса. Растерявшись от неожиданности, Кагэдзуми не находил ответа.
Акоги спросила:
— Скажите, как поживает меньшой ваш брат Сабуро? Состоялся ли уже обряд гэмпуку [37]?
— О да, этой весной он получил звание чиновника пятого ранга.
— Пусть он непременно придет сюда. Передайте ему, что мне о многом хочется поговорить с ним.
— Это нетрудно исполнить, — ответил Кагэдзуми и поспешил домой. Ему не терпелось взглянуть, что за вещь передала ему Акоги с таким таинственным видом.
По дороге он вспоминал все, что ему довелось видеть и слышать в Сандзедоно, и не мог прийти в себя от изумления. Что за чудеса! Уж не стала ли Отикубо женой этого эмон-но нами? Акоги, видимо, живется недурно, она та разряжена. Все прежние прислужницы собрались в Санизедоно словно нарочно. «В чем тут
