дело?» — терялся в догадках Кагэдзуми.
Ему было приятно встретить столько старых друзей. Никакие опасения не смущали его, ведь в то время, когда Госпожа из северных покоев так жестоко мучила свою падчерицу, Кагэдзуми находился далеко, на службе в глухой провинции, и ничего не знал.
Вернувшись домой, он передал отцу слова Митиери, а потом отнес своей матери таинственный предмет, плотно завернутый в цветную бумагу. Стали ее разворачивать, и вдруг показалась — кто бы мог ожидать! — старая знакомая шкатулка из-под зеркала. Та самая, которую мачех когда-то отдала Отикубо. «Что же это значит?» — в смятении думала Китаноката. На дне шкатулки написаны какие-то стихи… Несомненно, рукой Отикубо! Мачеха та и замерла, широко раскрыв глаза и рот.
«Так, значит, весь неслыханный позор, который свалился на наши головы, все наши несчастья в последние годы, все это ее рук дело! Так вот кто наш тайный недруг!
Словами не описать, какая злоба, какая досада охвати ли мачеху при этой мысли.
Весь дом тюнагона пришел в смятение.
Но когда сам он узнал, что дворец Сандзедоно достался не кому иному, как его родной дочери, то старик сразу позабыл все обиды и все унижения прошлых лет.
— Она оказалась самой счастливой из моих дочерей Как мог я так пренебрегать ею? Дом этот по праву принадлежит Отикубо, он достался ей в наследство от матери, — сказал тюнагон с успокоенным видом.
Эти слова привели в ярость Госпожу из северных покоев.
— Хорошо, пусть она берет себе этот дом, раз уж нельзя иначе. Но мы столько денег потратили на него. Попросите, чтоб нам возвратили хоть кусты и деревья. Ведь какой убыток мы потерпели! Пусть возместят нам хоть часть расходов, чтобы мы могли купить новый дом.
— Что ты говоришь, матушка! — возмутился Кагэдзуми. — Словно речь идет о чужом нам человеке. Не знаю по какой причине, но в нашей семье нет ни одного приличного зятя. Надоело мне слушать насмешки насчет Беломордого конька! И вдруг с нами породнился молодой сановник — любимец государя. Надо радоваться такому счастью.
Тут в разговор вмешался младший сын — Сабуро:
— Мне нисколько не жаль отдать сестрице этот дом. Но мне было очень жаль смотреть, как мучили сестрицу Отикубо.
— Как мучили? Кто ее мучил? Что такое? — спросил Кагэдзуми.
— Да, мучили! Сколько она, бедняжка, выстрадала! — Сабуро рассказал обо всем, что было. — Ах, что должна говорить о нас Акоги. А уж сестрице мне стыдно и на глаза показаться…
Кагэдзуми вспыхнул от гнева:
— Это ужасно! Я был в провинции и ничего не знал. С ней поступали отвратительно. Не мудрено, что муж ее, эмон-но ками, затаил в душе месть против нашей семьи причинил нам столько бед. Что он должен о нас думать! Я не решусь теперь и на людях-то показаться. — Так говорил он, охваченный чувством глубокого стыда.
— Ах, замолчите вы! Что было, то было… Глупости все! И слышать не хочу. Это она все по злобе подстроила, — отмахнулась Китаноката.
Видя, что с ней толковать бесполезно, сыновья замолчали.
Прислужницы, слышавшие этот разговор, чуть не умерли от зависти.
— Оказывается, и Сенагон и Дзидзю поступили на службу к госпоже Отикубо. Счастливицы! А мы-то до сих пор не догадались наведаться туда и погибаем здесь от тоски и скуки. Нет уж, хватит с нас! Сейчас же пойдем в Сандзедоно. Госпожа Отикубо такая добрая, она непременно возьмет нас на службу, — шептались между собой молодые дамы.
Сестры Отикубо были ошеломлены неожиданной новостью. Особенно страдала Саннокими. Ей было нелегко узнать, что она породнилась с той самой семьей, которая похитила у нее мужа.
Тяжело на душе было и у Синокими. Ведь теперь ей придется встречаться с тем самым человеком, который прислал к ней подставного жениха и сделал ее навеки несчастной… Уж лучше бы породниться с первым встречным, только не с ним!
Синокими зачала сразу после свадьбы, и ее ребенку уже исполнилось три года. Это была прелестная девочка, совсем непохожая на своего отца. Синокими думала было в порыве отчаяния постричься в монахини, но пожалела свое дитя. Крепчайшие узы — любовь к своему ребенку — привязали ее к нашему суетному миру. Она возненавидела своего мужа и так враждебно к нему относилась, что даже глуповатого хебу-но се проняло наконец, и он перестал к ней приходить.
В отличие от своих дочерей, тюнагон сразу позабыл все свои прошлые горести. Он так долго и так жестоко страдал оттого, что затмилась былая слава его имени и что люди над ним только смеются. Теперь наконец представилась возможность восстановить честь и славу своего дома. Полный радости, старик сразу же стал собираться в гости к своему новому могущественному зятю.
— Сегодня уже, к сожалению, поздно… Навещу его завтра.
Услышав эти слова, мачеха чуть не обезумела со злобы. Такая жалкая девчонка Отикубо — а так возвысилась над ее собственными дочерьми!
Саннокими и Синокими стали говорить между собой:
— Так вот почему эмон-но ками велел спросить у нас во дворе храма Киемидзу: «Хватит ли с вас этого урока?» О, если бы мы тогда сразу поняли, в чем дело! Мы избежали бы многих бед. Но нет, мы ни о чем не догадались. Служанки покинули нас не случайно — Отикубо переманила их к себе. Сколько горечи накопилось в ее сердце, если она так жестоко нас преследует!
— Так, значит, это Отикубо все время мстила нам! Нет уж, этого моя душа не стерпит. Отплачу ей той же монетой, — неистовствовала Госпожа из северных покоев.
— Что ты, что ты! — стали унимать ее дочери. Надо забыть о прошлом. Ведь в нашем доме несколько зятьев, приходится терпеть ради них. Вспомни, как страшно избили старика тэнъяку-но сукэ, а ведь из-за чего? Все из-за того же: мстили за Отикубо по приказу ее мужа, это ясно теперь. — Так толковали между собой всю ночь до рассвета жена и дочери тюнагона.
На следующее утро прибыло письмо от Митиери: «Передал ли вам вчера сын ваш, правитель Этидзэна, мое приглашение? Если у вас есть свободное время, покорнейше прошу посетить меня. Я должен сообщить вам нечто очень важное».
Тюнагон не замедлил с ответом:
«Мой сын вчера передал мне ваше любезное приглашение. Я думал тотчас же отправиться к вам, но было уже поздно. Прошу извинить меня. Я скоро буду у вас».
И начал готовиться к визиту.
Старший сын, Кагэдзуми, сопровождал его, заняв место в экипаже позади отца.
Как только Митиери сообщили, что тюнагон прибыл в Сандзедоно, он приказал:
— Приведите его сюда!
Тюнагона провели в глубь дома.
Митиери принял его в южной галерее главного здания. Отикубо находилась тут же, позади занавеси. Всем ее приближенным женщинам было приказано удалиться в свои покои.
— Я пригласил вас, чтобы принести вам извинения за неприятную историю с этим домом, — начал Митиери, — но есть у меня и другая цель. Здесь присутствует одна молодая особа, которая давно грустит в разлуке с вами, и я хотел дать вам обоим возможность встретиться. Вы, конечно, имели некоторые основания считать дворец Сандзедоно своим, но, как видно из бумаги на владение домом, та молодая дама, о которой сейчас шла речь, имеет на него больше прав, чем вы. А между тем вы собрались поселиться здесь, не известив никого, словно нас и за людей не считаете… Оскорбленный таким пренебрежением с вашей стороны, я решил сам немедленно переехать сюда. Однако вы долгое время не щадили ни усилий, ни забот, стараясь вернуть этому дворцу его былое великолепие, а я помешал вам воспользоваться плодами ваших трудов. Это несправедливо. К тому же дама, близкая моему сердцу, умоляет меня, чтобы я уступил вам этот дом. Итак, если вы согласны, то отныне считайте его своим. Я призвал вас сюда, собственно, для того, чтобы подарить вам бумагу на право владения дворцом Сандзедоно.
— Ваши слова вконец смутили меня, — ответил тюнагон. — С тех пор как дочь моя внезапно исчезла из дому, прошло уже несколько лет… Не имея от нее никаких вестей, я был уверен, что дочери моей уже нет на свете. «Будь бы я, Тадаери, молод, — думал я, — она могла бы еще надеяться, что судьба вновь сведет
