— Неужели еще одного подослали?
— Именно, еще одного.
— Расскажи.
— Опытного прислали. Средних лет, хорошей внешности. Начал мне втирать, что ему всегда советовали попробовать силы в рекламе, мол, он хороший типаж. Естественно, я распознала, кто он такой, как только он дверь открыл, но решила поддержать игру. Расспрашивал, где ему заказать себе фотографии, альбом, у кого брать уроки мастерства, покупать шмотки — понимаешь? И все время ожидал, а вдруг я назову кого-то, кто мне выплачивает комиссионные за присыл клиентов! Потом мне надоело, я ему сказала, что мне осточертели оскорбительные заходы Лицензионного бюро. Я ему прямо сказала: у нашего агентства рейтинг — двойное А, и мы получили этот рейтинг заслуженно, так что попросите ваше начальство перестать шпионить за нами!
— Фокус в том, что Лицензионное бюро таки подловило парочку агентств. Их оштрафовали.
— Я все это знаю, Рекс. Но мне до смерти надоело раз за разом отбрехиваться от них. Ладно, извини за истерику. Неделя была тяжелая. Ты чем занят?
— Поисками чудо-женщины.
— Для личных целей?
— Господи, нет! Для коммерческой рекламы.
— Извини.
— Нужна женщина, которая прекрасно играет в теннис, бегает на лыжах, ныряет с аквалангом и укрощает коней.
— Кажется, Кэрри Ричардс умеет что-то из этого списка — не то она плавает, не то в теннис играет. Или, может, она лыжами увлекается?
— А как у нее с верховой ездой?
— Понятия не имею. Верхом, наверное, Долорес Хейнс ездит. Разве она не снималась в Голливуде в вестерне?
— Лапочка, им требуется английская езда.
— В таком случае…
— Мне придется перерыть всю нашу картотеку. Чудо-женщина должна уметь все!
— О, кстати! Посмотри, кто пришел, Рекс.
— Кэрри! А мы только что говорили о тебе.
— Пойдем ко мне, кисуля. У меня для тебя чек за антитараканье средство, которое ты рекламировала.
— Это действительно кстати. Спасибо, Чарлин.
— Вот твой чек, детка. Кэрри спрятала чек в сумочку.
— А за крекеры Кормана еще не пришли деньги?
— Разве я тебе не сказала? Решили шверинизировать.
— Решили — что?!
— Ты уже целый год работаешь, и еще не слышала про шверинизацию?
— Ничего не слыхала.
— Значит, ты ни разу не снималась в рекламе, которую решили сначала опробовать. Обыкновенно что делают — показывают по телевидению, допустим, только на Юге или на Среднем Западе. Смотрят, как народ реагирует на рекламу, покупает товар или нет. Так поступают или с новыми товарами, или в начале новой рекламной кампании. А потиражные за это не платят.
— Увы, — вздохнула Кэрри. — Плохая привычка: я иногда считаю деньги, которых еще нет.
Чарлин всмотрелась в лицо Кэрри. Оно очень осунулось.
— А как ты вообще, кисуля? Я часто думаю о тебе.
— Мне кажется, нормально, Чарлин. Занята работой. Слава Богу, что она есть.
— Держись, моя девочка. Так, а теперь доставай блокнот, потому что на завтра у меня есть кое-что для тебя. Готова? Пиши: зелень Крафта, французская чесночная приправа. Затем — «Зеленый гигант»…
Кэрри торопливо записывала.
— Чарлин, — позвал Рекс после ухода Кэрри, — у тебя никого нет с бурситом руки?
— Сразу не соображу.
— Фирма «ФСС» выдумывает черт знает что. Да, киска, ты не вернула мне должок, помнишь, ты брала у меня мелочь на кока-колу?
— Ну и возьми мелочь из кассы, — буркнула Чарлин, снова берясь за трубку.
— Прекрасная мысль — прийти сюда. Я столько слышал про этот бар.
Кэрри внимательно смотрела в ясные, честные глаза Питера Телботта, на его улыбающееся лицо. Они сидели в баре «Джей Пи Кларк».
— Я бы не попал сюда без вас.
Слова могли бы показаться речью провинциала, но произнесенные Питером, они понравились Кэрри.
— У меня такое впечатление, что здесь бывают все, — засмеялась она.
— Не все.
— Извините, я не хотела показать свою исключительность!
— Извиняю.
Улыбка у него была открытая и искренняя. «Славный, очень славный малый, — думала Кэрри, — мама гордилась бы таким сыном, если бы он у нее был: милым, добрым, подлинным. Чуточку инфантилен и даже внешне еще не вполне сформировался: выглядит, как будто не так давно начал бриться, но духовно зрелый человек. В нем есть что-то основательное. Трубка, которую он курит, выглядит забавной аффектацией, чудачеством, что ли. Но насколько он отличается от мужчин, с которыми мне приходится общаться по делам — прямо глоток свежего воздуха!»
— Я рада, что вы пригласили меня провести вечер, Питер, — сказала Кэрри.
— Я не был уверен, что вы примете приглашение. Трудновато было решиться позвать вас.
— Почему?
— Уж очень вы красивы. Я думал, что у меня ни полшанса нет. Я говорил себе, что вас каждый вечер приглашают наперебой десятки кавалеров, где уж тут втиснуться бедному врачу, уезжающему во Вьетнам по линии Комитета американских друзей!
— Знали бы вы, как далеки от истины ваши предположения! Откуда вам знать, с мужчинами какого рода я общаюсь, — невесело сказала Кэрри. — Вы для меня просто диковина. У меня нет знакомых врачей, особенно идейных врачей, добровольно уезжающих во Вьетнам.
— Есть люди, которые рассматривают это как попытку уклониться от армейской службы, — сморщился Питер.
— Не в вашем случае, я уверена.
— И вы правы. Даже если бы я не был квакером, есть во мне что-то, препятствующее личному участию в войне. В любой войне.
«Хороший он, — думала Кэрри. — Очень хороший, как грустно, что он уезжает. Только мы нашли друг друга, и вот, пожалуйста…»
— Несправедливо, получается, — сказала она вслух. — Едва успели закончить срок интерном и тут же должны уезжать.
— Едешь туда, где ты больше всего нужен. Раз уж ты врач, раз уж ты вошел в число друзей… Раз уж ты человек, в конце концов!
Питер заново раскурил трубку и сделал глубокую затяжку.
— Расскажите о ваших литературных занятиях, — попросил он.
— Жаль, что у нас мало времени. Понимаете, я веду дневники…
— Дневники?
— Ну да. Заношу в блокнот мысли и события, описания, зарисовки характеров, просто впечатления. Но для того чтобы развить это, чтобы выразить мысль полностью, требуется время. Агентство заваливает меня работой, я бегаю с одной встречи на другую и не могу основательно заняться писательским трудом. А
