Было начало семидесятых годов. В Беркли (штат Калифорния), где я жила тогда, все было экстремально: тема еды, как и многие другие вещи, стала необычайно идеологизированной. Франсис Лаппе только что написала свою «Диету для маленькой планеты» и убедила меня, как и всех моих знакомых, что употребление мяса равносильно эгоизму и безответственности. Мы думали, что мораль подсказывает нам стать вегетарианцами, и мы стали ими, хотя и ненадолго, но с энтузиазмом. Ходили в фермерский кооператив за просом и, стоя в очереди, расхваливали достоинства тофу.
Те из нас, кто на самом деле не считал тофу таким уж вкусным, забеспокоились. Я невольно стала подкладывать лишний сыр в рецепт Лаппе под названием рис Квесо.[62]
Неужели здоровая пища не может быть одновременно и вкусной?
Чтобы решить эту проблему, я стала поваром. В этом отношении я была не одинока. Образованные люди в Беркли начали открывать рестораны. Наши родители пришли в ужас. Это было задолго до того, как повара стали знаменитостями. В мое время такую работу никто не назвал бы благородной. Сказать, что ваша дочь повар, — все равно что сознаться, что она копает канавы, зарабатывая этим себе на жизнь.
Но я находила удовлетворение в ресторанной работе. Мне нравился тяжелый физический труд. Я любила работать с продуктами, снимать шкурку с персиков, обнажая спрятанный цвет плода, вдыхать запах жареного лука. Но больше всего мне нравилось смотреть, как люди едят приготовленную мной пищу и, склоняясь друг к другу, обмениваются впечатлениями. Хорошая еда, думала я, больше чем просто еда.
Но вдруг один маленький журнал обратился ко мне с просьбой написать ресторанную колонку. Я сделала это даром. Даже заплатила за еду, которую оценивала. Впервые, если можно так выразиться, забралась на импровизированную трибуну.
Я писала о китайском кафе, где женщина по имени Делла Хардмон находила вдохновение в приготовлении пищи. «Если вы чего-нибудь очень хотите и тяжко для этого трудитесь, то непременно добьетесь цели», — сказала она, готовя крокеты из лосося с пекинской капустой. Я написала о пищевой ценности индийской диеты и рассказала читателям о замечательном вкусе досы,[63] идли[64] и самбара. [65] В другой статье написала о достоинствах северокитайского соевого молока. Я даже вставила шпильку в политику империализма, когда писала о ресторане с традициями Гуама.[66]
Если бы тогда вы спросили меня, готова ли я принять работу ресторанного критика в газете «Нью- Йорк таймс» либо в любой другой редакции, то, не задумываясь, я бы ответила: «Конечно нет!» И не только потому, что не считала себя амбициозным человеком, готовым ради карьеры топтать могилу собственной бабушки. Работа в ресторане была честным трудом, и это все понимали, совсем другое дело — писать об этом в газетах. Мне казалось, что заняться этим — все равно что перейти на сторону врага.
И все же статьи я писала с удовольствием. Издатели это заметили и начали платить мне за мои обзоры. Я не проявила благородства: не стала отказываться. Сама того не заметив, перестала готовить профессионально. Потом и вообще закончила. «Она примкнула к классу бездельников», — сказали мои друзья.
Я обезоружила своих критиков тем, что стала приглашать их с собой. Я знала, что никто из них не мог позволить себе хождение по ресторанам. Никто не отказался. Мы ходили с равным чувством вины и удовольствия, с чувством, что вторгаемся на территорию богатых.
Так оно и было на самом деле. В обстановку лощеных ресторанов мы не вписывались и знали это. Когда мы приходили туда в одежде, приобретенной в магазинах Армии Спасения, все это видели. Нас всегда сажали за худшие столы. Так как кредитной карточки у меня не было, я платила наличными. Один год сменится вторым, второй — третьим… Я обзавелась кредитной картой, стала хорошо одеваться. Я писала для престижных изданий, но внутренний голос шептал мне: «Как ты могла?»
Этот голос по-прежнему со мной. Когда я получаю письма от людей, считающих неприличным писать о трапезах, стоящих 100 долларов, в то время как половина мира голодает, голос этот тут же дает о себе знать: «Они абсолютно правы, слышишь ты, элитная свинья?» — шипит он. А потом спрашивает: «Когда ты собираешься повзрослеть и заняться настоящей работой?» И мне кажется, что я слышу голос своей матери.
И в эти мгновения я приказываю голосу замолчать. Потому что времена, когда, по мнению матери, я тратила жизнь на то, что подсказывала богачам, где им лучше обедать, давно прошли. Я вижу, что мир изменился.
Да, есть еще рестораны, куда ходят только богатые люди, давая понять, что они отличаются от меня и вас. Но их становится все меньше и меньше. Американская гастрономия достигла совершеннолетия, и наши рестораны изменились. Раньше поход в ресторан можно было уподобить походу в оперу, теперь это все равно что сходить в кино.
Теперь, когда критиком сделался каждый, я чувствую себя счастливой. Чем больше людей обращают внимание на то, что они едят, тем более чуткими становятся они но отношению к собственным ощущениям и к окружающему миру.
Когда вспоминаю давний разговор с М. Фишер, жалею, что проявила такую мягкотелость. Я откручиваю назад время и говорю: «Нет, вы ошибаетесь, а вот Либлинг[67] был прав: все, что требуется для ресторанного критика, это — хороший аппетит».
В марте, когда была опубликована эта статья, люди, которые раньше никогда со мной не говорили, сочли своим долгом сообщить, как им понравилось то, что я написала. Я была рада такой реакции, но, вспоминая свои ощущения в образе Бетти, понимала, что моя статья была признанием вины. Перед мысленным взором вставала женщина в красном в ресторане «Ла Кот Баск» и человек в поезде с утиной ножкой. В глубине души я чувствовала, что в моей статье было что-то нечестное. Хэппи-энд отзывался угрызениями совести. Я искала самооправдания, и Бетти внутри меня это чувствовала.
Недорогая еда для Бетти
Когда я следила за Бетти, то увидела, что по дороге домой она купила сухой завтрак и еду для собаки. И все же мне хочется думать, что она относится к разряду людей, которые хотя бы раз в несколько дней готовят для себя хороший обед и с удовольствием его поглощают. Мне кажется, что в начале весны ей хочется отпраздновать еще одну пережитую ею нью-йоркскую зиму, и она готовит себе еду, которую сразу не съест, а то, что останется, сможет потом употребить как в горячем, так и в холодном виде.
Жареная курица с картофелем, луком и чесноком
Все любят порассуждать о жареной курице, и вроде бы я, как профессионал, должна верить в то, что, попробовав жареную курицу, можно понять, готовил ли ее настоящий повар. Но знаете что? Думаю, что это — полнейшая чепуха. Что может быть проще, чем поджарить курицу? Как и в большинстве случаев, все зависит от самого продукта. Главное — купить хорошую курицу, выращенную на ферме. В ней есть аромат. Как только вы приобрели эту птицу, вам остается лишь засунуть ее в духовку, но постараться ее не передержать. А вот и мой способ.
Вам понадобятся:
1 курица, приблизительный вес 1,5 кг;
1 лимон;
оливковое масло;
