сделав вид, что ничего не знает об отъезде слуг графа, девушка похвалила того за доброе отношение к служанке и вошла в квартиру Печерского. Они направились в гостиную. Михаил сел в кресло, стоящее около камина, а Кассандра вышла на кухню, чтобы приготовить чай. Но она вернулась не с чаем, а с бутылкой бренди и двумя бокалами.
— Бренди кажется мне более подходящим напитком к сегодняшнему случаю, — весело сказала она и налила золотисто-коричневый напиток в бокалы.
Девушка подала один бокал графу, а из другого пригубила сама.
— Вы пели божественно, Кассандра, — сказал граф, поворачивая голову на ее голос, — вы очаровали весь зал, каждый мужчина считал, что вы кокетничаете именно с ним.
— И вы тоже? — спросила девушка.
— И я тоже, — тихо ответил граф, — хотя и не имел на это права.
В крови Кассандры забурлили пузырьки возбуждения, а глубоко внутри родилось сладкое напряжение. Она почувствовала, как ее грудь залило приятное тепло, а соски уперлись в шелк платья. Это блаженное томление все нарастало и требовало выхода. Девушка поставила свой бокал на стол и подошла к сидящему графу. От волнения Кассандра часто дышала, а ее сердце, казалось, должно было выскочить из груди. Сдерживаясь из последних сил, она сказала:
— А я кокетничала только с одним человеком — с вами.
Кассандра смотрела в это потрясенное лицо, надеясь на ответное чувство, и уловив только намек на нежную улыбку, начавшую расцветать на лице молодого человека, она положила руки на плечи своего графа и скользнула к нему на колени. А потом припала к его губам, вкладывая всю свою любовь в этот поцелуй.
Михаил растерялся. Взрослый, уверенный в себе мужчина не понимал, что же ему теперь делать. Он закрыл для себя страницу отношений с женщинами, и вдруг это невероятное событие. Его «Божественная» недвусмысленно сделала шаг навстречу. Не из жалости, ведь он ничего не просил — а по собственной воле, по своему желанию. О, Боже!
Граф чувствовал губы девушки на своих губах. Нежные, теплые, они звали, обещая блаженство, и они пахли бренди. Как тогда, полтора года назад, когда он целовал свою маленькую цыганку… Два человека слились для Михаила в единый образ. Он больше не разбирал — где Кассандра, а где девушка, которую он так долго любил, не зная даже ее имени. Теперь были только нежные губы, стройное, теплое тело на его коленях и руки, лежащие на его плечах.
Михаил обнял девушку, скользнув одной рукой по гибкой спине, а другой — зарывшись в густые кудри на затылке, и начал отвечать на поцелуй, перехватывая инициативу. Теперь он захватил в плен ее теплые губы, открывая их, лаская кончиком языка. Он почувствовал, как Кассандра замерла, а потом прижалась к нему, будто хотела раствориться в его теле. Не прерывая поцелуя, Михаил ласкал ее тело чуткими пальцами, ощупывая маленькие ушки, длинную лебединую шею, нежные ямочки ключиц. Ему мучительно захотелось представить лицо девушки и он, оторвавшись от нежного рта, тихо спросил:
— Можно? — и протянул пальцы к ее лицу, ожидая разрешения.
Кассандра взяла его руки в свои, по очереди поцеловала обе ладони и опустила их на свое лицо. Граф легко, чуть касаясь, пробежал пальцами по высокому гладкому лбу, погладил шелковистые брови, потом коснулся высоких скул, щек и маленького подбородка с чуть заметной продолговатой ямочкой.
— Какого цвета твои глаза? — прошептал он.
— Карие, — серьезно ответила девушка, понимая, насколько это важно для ее Мишеля, ведь он никогда даже не пытался представить ее.
— Ты — красавица, — убежденно подтвердил граф, успевший оценить тонкость черт Кассандры, упругую гладкость нежной кожи и великолепную форму головы, гордо венчающей лебединую шею.
— Так говорят, — согласилась она, — но я хочу понравиться только тебе.
Девушка слышала мысли графа — тот сравнивал ее с маленькой цыганкой, от которой так же пахло бренди, когда он был с ней полтора года назад. Это был первый образ женщины, мелькнувший в мозгу Печерского с самого момента их знакомства, но Кассандра уже не могла допустить никаких сравнений. Она должна быть одна! Только она — и больше никаких женщин! А для этого все средства были хороши. Она потянула вниз оборку платья, спустив его с плеч.
— Пожалуйста, — прошептала она, кладя руку Михаила на свою обнаженную грудь, — люби меня.
Почувствовав упругое полушарие с маленькой горошиной соска, которая под его пальцами начала подниматься, Михаил уже больше не думал, он жадно исследовал пальцами, а потом губами эту нежную плоть. Он по очереди целовал соски, представляя, как выглядит эта упругая грудь. Кассандре, слышавшей все его мысли, показалось, что она, обнаженная, смотрится в зеркало. Это было так эротично, что девушка задохнулась от волны возбуждения, пробежавшей по ее жилам. Она потянула за узел шейного платка, развязывая тонкий муслин, начала расстегивать пуговицы на рубашке графа. Михаил застонал от нетерпения. Он уже представлял обнаженное стройное тело под своими пальцами и губами, и Кассандра, осознав это, почувствовала, как начала плавиться от неутоленного желания.
— Пойдем в постель, — попросила она, — я больше не могу терпеть, так хочу к тебе.
Девушка протянула руку своему любимому и, прижавшись к нему, повела в спальню. Около широкой кровати из красного дерева она остановилась, сдернула покрывало на пол и откинула одеяло.
— Я хочу раздеть тебя сам, — попросил граф, — подойди и стой смирно.
Кассандра выполнила его просьбу, и Михаил, потянув вниз уже спущенное с плеч платье, опустился на колени и отбросил шелковую горку, через которую переступила Кассандра. Его руки скользнули по ногам девушки, ощупывая тонкие щиколотки, изящные икры и гладкие колени. Когда под чуткими пальцами оказалась теплая кожа бедер над чулком и подвязкой, молодому человеку показалось, что его пронзила молния. Он гладил шелковистые бедра, раздвигая ноги девушки, и тут же целовал теплую кожу.
Кассандра с трудом удерживалась на ногах. Ее возбуждение многократно умножалось от мыслей графа, и она как будто смотрела со стороны, как Мишель ее ласкает. Почувствовав нежные пальцы между своих ног, она застонала, а когда их сменили губы, девушка закричала, ее била чувственная дрожь, а тело требовало, чтобы любовник соединился с ней. Она рухнула на кровать, увлекая за собой своего Мишеля, и все на свете перестало для нее существовать, кроме жажды ее возбужденного тела.
— Ну, пожалуйста, — взмолилась она, — иди ко мне.
Привстав на кровати, граф через голову скинул рубашку и мгновенно стянул панталоны. Его возбуждение тоже достигло предела. Он протянул руку, погладил бедро девушки и лег рядом с ней, вытянувшись вдоль ее тела. На Кассандре оставались корсет, коротенькая муслиновая рубашка и шелковые чулки, и это еще сильнее возбуждало Михаила. Он чувствовал нежные соски у своей обнаженной груди, тонкую талию, переходящую в округлые бедра под своими ладонями, а бедром прижимался к влажному, горячему лону. Желание стало невыносимо ярким. Граф подмял под себя нежное тело и, застонав, мощным толчком вошел в горячие глубины. Кассандра обвила его ногами, сливаясь с любовником, растворяясь в его страсти, и инстинктивно подхватила вечный ритм любовной игры. С каждым соприкосновением их тел спираль возбуждения внутри нее скручивалась все туже, пока не распрямилась, вознеся Кассандру к вершинам наслаждения. Она застонала и тут же услышала стон своего возлюбленного, они вместе летели среди множества радужных звезд, упиваясь яркостью утоленной страсти.
На несколько мгновений девушка провалилась в блаженное забытье, из которого ее вырвали нежные легкие поцелуи. Это Михаил, легко касаясь губами, целовал ее лоб, виски, брови, закрытые глаза, а потом и припухшие губы. Каждая клеточка тела девушки была полна сладкой истомой, но теплые губы были так настойчивы, что Кассандра ответила на поцелуй, который сейчас был упоительно нежен. Никогда еще она не была так близка с человеком. Такая близость могла быть только с бесконечно родным мужчиной, главным и единственным в жизни — только с мужем. Подумав об этом, девушка смутилась. Михаил ей ничего не предлагал, она сама навязалась ему, но ни о чем не жалела. А он продолжал целовать ее, теперь под теплыми губами были шея и плечи. Казалось, он исследовал каждый кусочек ее кожи, лаская его губами и языком.
Вдруг граф напрягся, пробежал пальцами по ее правому плечу, там, где только что были его губы, и хриплым голосом спросил:
— Что это, родинка?
