этим диалогам не хватало глубины, привнесенной на радио Брэйсом. Юмор нового ведущего казался чересчур осторожным, в нем отсутствовала брэйсовская острота. И голос звучал слишком мягко и бархатно, даже отдаленно не напоминая веский, неторопливый, прокуренный баритон Брэйса.
Потратив почти два месяца на изучение жизни Брэйса, Кенникот хорошо представлял, как мог пройти день Дандаса. Программа заканчивалась в 10:00 по торонтскому времени. Она транслировалась в прямом эфире на Атлантическую Канаду в девять, а потом — с часовой задержкой — отправлялась в записи через всю страну на запад. На протяжении следующего часа ведущий записывал рекламу будущих передач и принимал участие в обсуждении очередной передачи. Он не мог никуда отлучаться в течение этого часа на случай срочных новостей и необходимости что-то переписать для трансляции на центральный регион — Онтарио и Квебек, но примерно к одиннадцати освобождался.
Поэтому незадолго до одиннадцати утра Кенникот уже медленно прогуливался вокруг здания, где располагалась радиостудия. Здание имело три выхода, что осложняло поиски ответа на вопрос, каким из них воспользуется Дандас. Северная дверь вела на Веллингтон-стрит — оживленную магистраль. Вряд ли эстету Дандасу захочется выйти в эту сторону. Западная дверь выходила на менее оживленную улочку с большим кафетерием «Старбакс» на противоположной стороне. Кенникот обратил внимание на сотрудников компании, выходивших из этой двери и, подобно зомби, продолжавших свой путь за дозами кофеина. До него донеслось, как кто-то из них сказал:
— Пора «по четыре бакса».
Он не мог представить Дандаса идущим в «Старбакс». В нем все говорило о ностальгии по атрибутам небольших городков. Ему нравилось предводительствовать среди «маленьких народцев». С южной стороны здания была миловидная «кафешка» с выставленной на витрине коллекцией старинных заварочных чайников.
«То, что надо», — решил Кенникот.
Он вошел в кафетерий и уселся за дальний столик. Взяв из лежащей на сервировочном столике стопки газет номер «Глоб энд мейл», он раскрыл его и стал следить за южной дверью.
В начале двенадцатого Дандас вошел в кафетерий. На нем было неброское длинное пальто, большие коричневые рукавицы и шапочка, которая выглядела, точно сшитая вручную. В левой руке он держал старый, видавший виды кожаный портфель. Стоило ему оказаться внутри, как его круглые очки тут же запотели, и, сняв их, он немного помахал ими в воздухе. Дандас был один. Кенникот наблюдал, как он, помахивая очками, направился к стойке.
«Отлично».
Сунув под мышку «Глоб энд мейл», Кенникот последовал за ним.
— Доброе утро, миссис Нгуэн, — поздоровался Дандас с маленькой азиаткой за стойкой. Он правильно произнес ее вьетнамское имя — без «г».
— С Днем Валентина, мистер Дандас. — В слове «Валентин» она произнесла «в» как «б». — Будете зеленый чай?
— Да, пожалуйста, — ответил он, поднимая портфель. — Я посижу за столиком. Надо проверить работы студентов.
Кенникот чуть отступил назад, пронаблюдал, как Дандас, устроившись за угловым столиком, поставил заварочный чайник, раскрыл портфель и вытащил какие-то бумаги. Дождавшись, пока Дандас сосредоточится на чтении, он подошел к столику и сел напротив него.
— Простите, — не отрывая глаз от бумаг, начал было Дандас, — с вашего позволения я бы хотел посидеть в одиночестве… — Его голос стих, как только он поднял голову и узнал Кенникота.
— Доброе утро, мистер Дандас.
— Здравствуйте, офицер Кенникот. — Дандас говорил тихим голосом. — После нашей первой беседы мой адвокат связался с детективом Грином. Мы проинформировали его о том, что я больше не желаю делать никаких заявлений.
— Я знаю.
— В чем же дело?
— Нам же это не мешает продолжать расследование. Равно как и беседовать с вами, даже если вы не хотите отвечать.
— Пожалуй, — демонстративно поморщился Дандас.
Протянув руку, он подвинул к себе маленький заварочный чайник с чайной чашкой, расставив их перед собой, точно ребенок — игрушечных солдатиков.
— Я вчера побеседовал с Ховардом Пилом, — продолжал Кенникот.
— Вы можете говорить мне все, что хотите. Я не собираюсь отвечать, — прервал его Дандас.
— Пил тоже поначалу отказывался. Пока я ему кое о чем не поведал. И тогда он передумал.
Кенникот внимательно наблюдал за Дандасом. Приподняв крышечку, Дандас заглянул в чайник. От пара его очки вновь запотели. Кенникот уловил запах жасмина. Дандас продолжал молчать, но это не имело значения. Он перестал высказывать возражения, а это шаг номер один.
— Вы знали о контракте, который Пил предложил Брэйсу, не так ли?
Дандас снял очки и потер их о свитер.
— Миллион долларов, длинный отпуск, лимузин, свободные понедельники…
— Не хочу показаться невежливым, но мне необходимо проверить эти работы. — Дандас показал на стопку тетрадей.
Кенникот не поддался на этот маневр.
— Пил сказал, что Брэйс хотел подписать контракт, но дело оказалось в Кэтрин. Похоже, у нее было много проблем.
Дандас поморщился. Он уже не выглядел молодым.
— Пил сказал, Кэтрин хотела стать радиопродюсером, так?
Дандас прекратил заниматься чайником и напоминал сейчас сдувшийся шарик.
«Пора наносить решающий удар», — подумал Кенникот.
— Пил сказал, она репетировала с неким «приятелем» в его домашней студии. По этой причине в декабре, когда детектив Грин поинтересовался, бывала ли Кэтрин когда-нибудь у вас дома, вы неожиданно прервали беседу. — Кенникот ужесточил тон. — Не так ли, Дандас?
Дандас поджал губы.
— Я проверил архивы «Рассвету навстречу», — продолжил Кенникот. — В апреле прошлого года Брэйс минут двадцать расспрашивал вас о вашей домашней радиостудии, так?
Дандас нервно обхватил чайную чашку.
— Да, — наконец произнес он.
«Отлично, — молча порадовался Кенникот. — Вот мы и заговорили».
Дандас взял заварочный чайник и стал наливать чай, подставив ложечку, чтобы он не стекал по носику.
— Так все и началось. Поначалу вы давали Торн уроки радиомастерства…
Рука Дандаса дрогнула, и чай пролился через край чашки в блюдце. Он нервно выдохнул.
— Не секрет, что у меня домашняя студия. Раз в семестр я привожу туда учеников.
«Еще лучше, — отметил про себя Кенникот. — Дандас уже заговорил законченными фразами, однако ушел от прямого ответа».
— Послушайте, Дандас. Посмотрев видеопленки вестибюля дома, я понял, что Кэтрин жила по достаточно жесткому распорядку. По вторникам, средам и пятницам она выходила из дома в районе десяти и к одиннадцати приезжала на урок верховой езды. Однако по четвергам уходила куда-то в восемь.
— Вам интересно, куда она уходила? — вырвалось у Дандаса.
— Мы оба это знаем, не так ли? Я проверил график радиопрограмм… Четверг — единственный день, когда вы не ассистировали Брэйсу.
Дандас выронил металлическую ложку, и она звякнула, ударившись о край блюдца.
— Это не то, что вы думаете, — пробормотал он.
«Это не то, что вы думаете…» Кенникот вспомнил, что Пил выразился точно так же.
— А что я думаю?
— У меня ничего не было с Кэтрин.
