О, если бы в мире Не было больше страдальцев, И мы бы могли Удерживать в нем всех тех, Кто сердцу особенно дорог… Однажды, приехав в горную обитель, услыхала величавые голоса монахов, читающих сутру…
Покинула дом, Охваченный пламенем страсти[90], Полный суетных дум, Чтобы здесь в тишине внимать Гласу Благого закона. Когда была в Курама, мне из соседней кельи вдруг прислали плоды, разложенные на веере…
Семян благочестия Посеять еще не успела И понять не могу — Откуда вдруг появились Прекрасные эти плоды? Перед домом моим проходил монах с цветами «оминаэси» — «девичья краса» в руках. «Куда держишь путь?» — спросила я его, и он ответил: «Иду на гору Хиэ возносить молитвы будде Амида, цветы же эти возложу на алтарь». Тогда я привязала к цветам такую песню…
Если имени верить, Пять преград у них на пути[91], Но я все равно Завидую этим цветам, Устремившимся к горным вершинам. Послала отшельнику из Харима…[92]
Из тьмы выходя, Во тьму погружаясь[93], блуждаю Зыбкими тропами. Освети же мне путь, далекая Луна над горной вершиной. Когда приехала в Кумано, то, будучи нечистой, не смогла поднести дары…
Просвета все нет, В душе моей стелятся тучи, Затмевая луну… Как грустно, ведь и сегодня Не очистится, верно, небо. По пути в Исияма остановилась отдохнуть в месте, которое зовется Ямасина — Горные уступы, а так как хозяин показался мне человеком весьма чувствительным, сказала: «На обратном пути тоже не премину..», а он мне в ответ: «Вряд ли могу надеяться»…
А все же попробуй Моего возвращенья дождаться. Вряд ли я упаду, Оступившись на горном уступе, И больше сюда не вернусь. Мимо проходил весьма почтенный монах и обронил веер, я же послала человека ему вослед с веером и с такой песней…
Ах, этот веер, В одно мгновенье забытый! Ты его уронил, Оступившись у всех на виду И загрязнив свое имя. Посылая тушечницу…
Никогда О прошлом писать не наскучит! Возьмешься за кисть — А в тушечнице вместо воды Давно одни только слезы. Сложила, проезжая на лодке мимо мыса, который называется Икагасаки «Что впереди?»…
