усмехнулся…
Гостиница на набережной на время беспорядков превратилась во что-то вроде тыла для боевых групп ОМОН. В обширном вестибюле возбуждённо гудела толпа вооружённых милиционеров, бряцали автоматы, остро пахло кирзой и оружейным маслом. В углу на стопке бушлатов лежал молодой омоновец с залитым кровью лицом. Его товарищ бинтовал парню голову.
– Ведь что же это делается, а??–?быстро шептал раненый. – Он же меня железным прутом?–?прям по башке. Русский?–?русского. Запросто, как врага лютого. Колька, что ж с Россией-то делается?
– С Россией все в порядке, – скрипнул зубами тот, кого назвали Колькой. – Все будет путём с Россией. У нас без драки ничего не делается, ни хорошего, ни плохого. Выстоим, не такое видали.
Андрей, закусив губу, быстро прошёл мимо. Какая же до боли знакомая картина?–?кровь русских парней, пролитая по долгу службы. И кто ж знает, сколько еще ее прольется…
…Низенький, тщедушный человечек выскочил откуда-то сбоку и, мелко семеня, побежал к выходу. Молниеносным движением Макаренко схватил его за шиворот.
– Швейцар??–?грозно вопросил он.
– Д-да… – еле слышно пролепетал тот.
Андрей вытащил из кармана фоторобот и сунул ему под нос:
– Узнаёшь?
Человечек мазнул взглядом по бумаге и покачал головой. По глазам было видно, что он ни разу не видел этого человека.
– А этого?
Томпсон достал фоторобот с лицом Эндрю Мартина. Но человечек вдруг опомнился и начал брыкаться.
– А вы, собственно, кто??–?заверещал он. – Что за хамство? Я сейчас омоновцев позову…
Несколько человек в форме с интересом посмотрели в сторону шумной тройки.
– Молчи, гнида!?–?зашипел Андрей и задвинул швейцара в угол. – Удавлю! Быстро говори?–?видел или нет?
Швейцар невольно взглянул на портрет и… глаза его вдруг закатились под лоб, на губах выступила пена, и человечек забился в припадке, сильно смахивающем на эпилептический.
– Где он? Ну?!
Человечек дёрнулся ещё раз и безвольно повис на руках у Андрея, что-то бессвязно лепеча враз побелевшими губами:
– …озяин…тый…таж, – разобрал Макаренко.
Двое омоновцев направились к ним. Андрей усадил швейцара на пол и прислонил его спиной к стене.
– Пойдем, быстрее, – потянул его за рукав Томпсон. – Ты уже ничего не добиться. Это слуга Мартина, и тот не хотеть, чтобы он говорил с тобой…
Лифт не работал, и они ринулись вверх по лестнице.
– Пробежим сначала четвёртый и пятый этаж, – бросил Андрей на бегу. – Тот хмырёнок всё-таки чуток проболтался.
Томпсон перепрыгивал через две ступеньки, еле поспевая за русским коллегой.
– А как ты узнать, что он швейцар??–?спросил он на бегу, не снижая скорости.
– Нюхом чую, следак я или где??–?буркнул Макаренко и, уловив ироничный взгляд полицейского, маленько поправился:?–?Ну показалось мне так. И видишь, прав оказался.
– А если б ошибаться?
– Извинился бы, – ответил Андрей, хватаясь за перила, и, мощно развернувшись на очередной лестничной клетке, взлетел почти что на середину следующей лестницы, ведущей на четвёртый этаж.
Кончик клинка коснулся невидимой границы. С лёгким напряжением, словно нож в масло, меч вошёл в неизвестность, и… часть его, оказавшаяся по ту сторону, исчезла. Иван дёрнул на себя оружие. Меч, целый и невредимый, снова лежал в его руке.
В конце коридора по-прежнему маячила дверь, которую Иван отчётливо видел в то время, когда Пучеглазый посредством заклинания отправил его душу на поиски жреца Бога Сетха. Но дверь была там, по ту сторону границы, за которой меч только что чуть не превратился в ничто.
– А, пропади ты пропадом, будь что будет!?–?произнес Иван?–?и шагнул вперёд.
…Мир изменился.
Это был тот же самый коридор, но… Из глубоких трещин, порой корявым зигзагом от пола до потолка разрезающих стены, ползли невиданные, уродливые растения. Из-за полуоткрытых, покосившихся дверей слышались заунывные стенания и жалобные, протяжные крики, полные боли. Казалось, будто адские пыточные комнаты, предназначенные для истязаний грешных людских душ, вдруг разом перенеслись в здание одной из самых престижных гостиниц Москвы. Худые руки с посиневшими ногтями тянулись к Ивану прямо из стен, пытаясь схватить его за полы куртки, и бессвязные голоса неслись ему вслед, с плачем то ли прося о чём-то, то ли предупреждая о неведомой опасности.
Приоткрылась одна дверь, и женщина в белом саване шагнула навстречу ему. Седые длинные волосы рассыпались по костлявым плечам, слёзы ручьём текли из изуродованных катарактой подслеповатых глаз. Она протянула к Ивану трясущиеся руки и зашептала пересохшими, растрескавшимися губами:
– Ванюша, не ходи туда… Он убьёт тебя… Отдай мне меч и уходи… Поверь мне, так будет лучше.
– Бабушка?!
Иван невольно сделал шаг назад, продолжая сжимать в руках своё оружие.
– Ванечка, он мучает здесь и меня, и твоего деда, и мать с отцом… И он обещал отпустить наши души, если ты отдашь меч…
Изрезанные глубокими морщинами руки уже почти коснулись лица Ивана, как вдруг в его голове вспыхнула мысль.
«Лицо! Тогда, в тюрьме, я же видел её во время посвящения! Тогда у неё было молодое лицо! Она сказала, что „здесь не стареют“. А эта бабка хоть и похожа на неё, но всё-таки…»
Он сделал ещё один шаг назад и с силой ткнул острием меча в старуху…
Страшный вопль потряс стены коридора. Посыпалась штукатурка, разверзлись трещины на стенах. Языки пламени рванулись из них, пожирая извивающиеся в агонии растения. Вмиг обуглившиеся руки, лезущие из стен, попадали на пол, хватая воздух чёрными, сожжёнными до костей пальцами. Огонь корёжил двери, слизывая с них дорогой лак, а те корчились и стонали, будто живые.
Иван закрылся рукавом куртки, спасая лицо от немыслимого жара, и ринулся назад, к спасительному окну в конце коридора. Но не успел он сделать и пары шагов, как вдруг внезапно исчезло ревущее пламя, умолк дикий, жуткий, ни с чем не сравнимый крик. Иван осторожно отнял руку от лица и вытер мокрый от пота лоб.
Наваждение сгинуло. Чистый и уютный гостиничный коридор лежал перед ним. И не было на стенах ни малейших признаков трещин или копоти от пламени, бушующего всего секунду назад.
На ровной, без намёков на какие-либо границы ковровой дорожке, прислонясь спиной к стене, сидела молодая женщина в униформе официантки и зажимала ладонями быстро увеличивающееся в размерах кровавое пятно на животе. В пальцы, скрюченные предсмертной судорогой, медленно втягивались кривые, длинные, крепкие ногти?–?слишком длинные и крепкие, чтобы принадлежать человеку. Бессмысленные глаза с потусторонним, устремлённым сквозь Ивана взглядом постепенно заволакивала пелена смерти. Через несколько мгновений она вздохнула в последний раз и медленно завалилась на бок.
Иван с брезгливой жалостью посмотрел на испорченную им живую куклу, которая когда-то была человеком, и прошёл мимо.
– Ишь ты, как колбасит нечистую силу, – пробормотал он, наконец-то подходя к нужной двери и невольно оглядываясь по сторонам?–?вдруг опять полезут из стен чьи-нибудь пальцы или ещё какая гадость.
Но всё было тихо.
На двери не было номера. Вместо него по гладкой, лакированной поверхности шли четыре глубокие борозды от когтей. Такие же по форме, как и на боку раненого Лютого.
Пока всё сходилось. Это была та же самая дверь. Он уже был здесь однажды, когда заклинание из
