— Камеры видеонаблюдения стоят на всех входах и выходах. Им до секунды известно, когда Фаррелл и Чернова вошли в отель, а когда вышли. Я просто спрашиваю, предоставили ли вам эти сведения наряду со всем прочим.
Оба агента задумались.
— Ханс по какой-то причине скрывает от вас информацию, — наконец заявил Мэллой.
Фэбээровцы откинулись на спинки стульев. Саттер выронил вилку. Рэндел судорожно сжал палочки. Им нравился Ханс, а Мэллой пока не очень, хоть он и устроил им экскурсию по Репербану. Но пожалуй, немец действительно уж слишком любезен. В конце концов, Рэндел и Саттер служили в ФБР. А полиции никто не говорит правду, даже другие полицейские.
— Но зачем? Чего они добиваются тем, что лгут нам? — спросил Рэндел.
— Если им поступил звонок и у них зафиксирован момент выхода Фаррелла с Черновой из гостиницы, у вас есть вещдоки в красивой упаковке. Но всю информацию вам не предоставили, значит, в свидетельствах что-то не так. Похоже, в них кроется то, чего немцы не могут объяснить, и они боятся, что вы это поймете и выставите их в неприглядном свете.
— То есть им не хочется выглядеть плохо? — задумчиво произнес Рэндел, снова принявшись за еду. — Но кому хочется?
— У вас есть номер, с которого звонила та женщина? Вам сообщили, где конкретно находится эта телефонная будка?
Рэндел покачал головой.
— Нам показалось, что это не самое главное.
— Если вы о чем-то спросите, вам не откажут. Вряд ли это заговор, но вам придется задать этот вопрос.
— Значит, спросим, — сказал Рэндел, отправив в рот немного риса. — Проблема решена.
— Давайте попробуем кое-что узнать сегодня же. Я хочу, чтобы вы позвонили Хансу и выяснили номер того таксофона, с которого в полицию позвонила женщина. Посмотрим, будет ли он сотрудничать.
— Но что это нам даст? — пожал плечами Саттер. — Это же общественный таксофон.
— И «пальчики» они там уже сняли, — добавил Рэндел.
— Добудьте номер. Дайте ему пинка — легонько. Пусть он поймет, что мы в курсе их игр.
Агенты переглянулись. Им не нравилось, что чужак отдает распоряжения. С другой стороны, им приказали встретить «некую важную персону из Госдепартамента», и ссориться с Мэллоем им не хотелось — пока.
Саттер вытащил мобильный — фэбээровскую модель с трехканальным шифрованием. Разговоры по нему нельзя было подслушать, но все же это был лишь сотовый телефон. Если кто-то знал номер и имел доступ к программному обеспечению местного провайдера, это становилось равносильным тому, чтобы носить при себе метку GPS. Что того хуже — оба агента указали номера своих телефонов на визитных карточках.
— Алло, Ханс! Это Джош. Послушай, я тут подумал…
Разговор занял минуту.
— Ханс дома, — сказал Саттер. — С утра он нам даст все сведения.
— Перезвоните ему, — ответил Мэллой. — Скажите, что информация нужна вам сегодня.
— При всем уважении, — проворчал Рэндел без особого уважения в голосе, — мы вашим приказам не подчиняемся.
— У меня было такое впечатление, что меня сюда послали в помощь вам.
— Не вижу помощи, — буркнул Рэндел.
— Один звонок от вас, один от Ханса. В чем проблема?
— Человек отработал день, отдыхает.
— Ладно… Если вы хотите дать Джеку Фарреллу еще двадцать четыре часа…
Агенты в который раз переглянулись. Наконец Саттер снова взялся за трубку. На этот раз Ханс ответил, что перезвонит.
Джош Саттер посмотрел на напарника. Лицо славного фермера покраснело от праведного гнева.
— Он разозлился, — сообщил он.
— Еще бы, — усмехнулся Мэллой. — Но номер телефона узнает.
— Я не понимаю, — сказал Рэндел, — что вам даст номер общественного таксофона?
— Кое-что, над чем можно поработать, пока не появится более интересная ниточка.
Рэндел уперся взглядом в тарелку. Он расстроился. До сих пор у них с Хансом все шло так хорошо.
Мобильник фэбээровца зазвенел. Этот звук нарушил тягостное молчание.
— Да, Саттер!
Затем он слушал и кивал. Он записал номер телефона и адрес будки — нацарапал название улицы по-немецки, как ему продиктовал Ханс. Саттер горячо поблагодарил немецкого коллегу за неоценимую помощь. Не отрывая мобильник от уха, он вопросительно посмотрел на Мэллоя. Тот покачал головой.
— Я вам скажу завтра утром! — ответил Саттер в трубку.
Мэллой взял бумажку с координатами телефона и положил на стол две купюры по сто евро. Этого вполне хватало, чтобы расплатиться за еду и напитки для всех троих.
— Большое спасибо, джентльмены. Желаю приятно провести время.
— Что? А вы куда?
Мэллой посмотрел на часы.
— Я тут подумал и решил: попробую разыскать этих двух чирлидерш. Погляжу, так ли они хороши. Так что не ждите меня, парни!
Глава 5
Издалека Монсегюр был похож на пирамиду, врезающуюся в синее небо. Когда-то здешняя крепость стояла на самой вершине горы. На развалинах, часть которых относилась к более позднему периоду, Ран рассказал Бахманам о том, что Монсегюр во время войны держался тридцать лет и пал лишь в мае тысяча двести сорок четвертого года.
— Жители только попросили дать им четверо суток, чтобы они смогли приготовиться к ожидающей их судьбе, — сказал Ран. — И ватиканское, и французское войско удовлетворили просьбу монсегюрцев о перемирии. Это доказанный факт. Все прочее, боюсь, спекуляция чистой воды, но это не помешало всем подряд говорить об этом с такой степенью уверенности, что ученому остается только изумляться. В самом знаменитом рассказе речь идет о том, что четыре священника перелезли через крепостную стену, спустились по скале и унесли с собой легендарные сокровища катаров. В зависимости от того, кто рассказывает эту историю, под богатствами может подразумеваться золото, Туринская плащаница, оригинал Евангелия от Иоанна… или самая излюбленная реликвия всех времен и народов — Святой Грааль. Куда эти люди унесли сокровища — никому не известно, но большинство предпочитают верить, что они передали их своим друзьям — рыцарям-тамплиерам. Полвека спустя начались гонения и на них, но, когда они были схвачены, никто ничего не нашел. Впрочем, исчезновение реликвий и в этом случае предпочитают объяснять бегством в последнюю минуту.
— А каково ваше мнение? — спросил Бахман.
— У меня никаких предположений нет, но я слышал чудесный рассказ одного старика, который говорил только на одном языке — лангедокском диалекте французского. Это случилось, когда я в самый первый раз поднялся в горы. Когда тот человек понял, что я владею его наречием почти так же хорошо, как он сам, мы разговорились, и он посетовал, что молодежь теперь не интересуется старинными преданиями.
