Это явно не атакующий отряд – всего-то четыре жалких охотника. Наверняка лишь разведка, но для чего? Стрикланд права: цефы хотят заявиться на остров Рузвельта.
И весьма благоразумно было бы унести Харгрива до того, как это произойдет.
– Я вижу, вопреки моему предательству, вопреки всем проблемам и опасностям, ты все же полон решимости унести меня отсюда. Замечательно! Можно сказать, геройски.
В голосе больше не слышится истерических ноток, злобы, гнева, но лишь усталость, решимость, нечто похожее на удовлетворенность – и даже тень радости.
– Но боюсь, наши головоногие друзья питают сходные надежды. Тебе лучше поторопиться, если хочешь опередить их.
Хм, а головоногие друзья уже смылись из зала, где была потасовка.
– Иди же ко мне, я больше не стану тебя сдерживать. Я даже отозвал приказ найти тебя и убить – ради моих солдат, еще оставшихся в живых.
А-а, вот она, дорожка золотого пунктира на экране, цепочка хлебных крошек, ведущая в святая святых: через зал, затем налево, затем направо. Постучать.
– Настало время признать: наши цели едины и больше нет смысла во вражде. Мы должны встать заодно против общего врага.
Отчего-то – и только БОБР знает отчего – я наконец верю Харгриву.
Мраморные колонны, меж ними – двойные узорчатые двери с бронзовыми ручками. Высоченные, широченные двери – визгун пройдет не сгибаясь.
Я вхожу без стука.
Распахиваясь, двери скрипят, нет – скрежещут, визжат и ноют. Неужто Харгрив, с его-то капиталами, сэкономил на банке смазки?
Но с другой стороны, какой смысл? Вряд ли эти двери открываются очень уж часто.
А за ними… там не просто комната, там гребаный собор, музейный зал, библиотека. Бесконечный кирпично-красный ковер трехметровой ширины рассекает центр этого исполинского мавзолея. Ряды мраморных колонн по обе стороны, в двадцати метрах над полом – тусклые лампы дневного света, между колоннами – рыцарские доспехи в стеклянных шкафах. У одной стены, едва различимые вдалеке, массивные этажерки с книгами, другие закрыты – бесконечными темными занавесами.
– Наконец-то, мой Тезей! Добро пожаловать!
Его голос не проносится по Сети среди шороха и потрескиваний – он грохочет, он заполняет зал.
Над головой щелкают контроллеры, вспыхивает свет, и улыбающееся четырехметровое лицо Джейкоба Харгрива смотрит на меня с экрана поверх огромной настенной карты нашей планеты, выполненной в старомодной равновеликой проекции. Ее желто-голубые краски потускнели и поблекли.
Теперь вижу: в стеклянных шкафах не рыцарские доспехи, а нанокомбинезоны – прототипы моего Н-2. По части устаревания они ненамного отстали от рыцарских доспехов – закон Мура не спит, споро делает все новое ветхим.
– Понимаю, скудное вознаграждение за столько усилий. А так хочется, пройдя лабиринт, хотя б увидеть минотавра, перед тем как погибнуть от его рогов, – глумится Харгрив.
Перед картой стоит тяжеловесный деревянный стол, вокруг него – полдюжины древних мягких кресел с раздувшимися от набивки подлокотниками и спинками. Полированная поверхность стола девственно пуста.
– Что ж, настало время честности. Маски прочь, карты на стол.
Древняя машинерия скрежещет шестернями.
– Я здесь! – объявляет Джейкоб Харгрив.
Карта на стене раскалывается посередине и разъезжается в стороны, будто занавеска. За ней открывается одна-единственная штуковина, древняя и жуткая, и поначалу я даже не разберу, что это.
– Шокирован? Я бы тоже слегка удивился, – объявляет грохочущий голос.
Я вижу Джейкоба Харгрива, и он говорит:
– На твоем месте я б так радовался, я б наслаждался внезапным учащением пульса, выплеском гормонов, дрожью тела, готового драться и убегать. О, чудо телесности – я уже так давно не ощущал его!
Роджер, там было до невероятности чисто – девственная, антисептическая чистота. Огромные хромированные балки скользят, прячась в стену, сверкают эмалированные стены, рисунок кафеля на полу – концентрическая паутина, а в центре ее капсула с Харгривом. Вокруг шипят и щелкают машины жизнеобеспечения, полдюжины эластичных трубок отходят от капсулы и прячутся в низкий потолок. По мониторам бегут строчки, словно котировки на бирже: биотелеметрия, уровень питательных веществ.
Капсула не глухая – сверху окно почти во всю длину. Видно все, до последней нелицеприятной мелочи. Капсула наполнена желто-зеленой жидкостью, похожей на воду в городском бассейне, куда написало слишком много первоклашек. Существо, лежащее в этой жиже, вовсе не похоже на Джейкоба Харгрива. Оно и на человека не слишком похоже.
– Уже больше столетия радости моей жизни сугубо духовны. Я ступил на дорогу, от которой отказался Карл Раш, – на холодный путь к бессмертию.
Губы существа неподвижны, а глаза его, яркие и твердые, как обсидиан, смотрят на меня неотрывно, не отпускают ни на мгновение.
– У меня в ушах еще стоит его голос, проклинающий Тунгуску и все найденное там, называющий меня трусом и глупцом. И кто же из нас, в конце концов, оказался бо?льшим трусом?
Роджер, ты видел древних людей из болот – по «Нэшнл джиографик», в журналах, в Сети? Ну тех, кто умер много сотен лет назад то ли в Англии, то ли в Ирландии. Убийцы забросили их тела в торфяные болота, где полно танинов и лигнинов. Это природные консерванты, тела в таких болотах не гниют – сжимаются, морщатся. Становятся бурыми и морщинистыми, словно печеные яблоки, но – не гниют сотни лет напролет. Их можно выудить из болот, и они, в общем… выглядят они в точности как Джейкоб Харгрив, плавающий в капсуле среди жижи.
– У нас осталось так мало времени.
У нас? Старина, не похоже, чтоб ты торопился.
– Я надеялся надеть нанокомбинезон Пророка, вооружиться тем, что он принес нам, защититься его броней. Вступить в лабиринт и встретиться с минотавром. Но теперь – увы…
Губы Харгрива наконец шевелятся. Натягиваются, разделяются, приоткрываются, обнажая беззубые десны. Наверное, он считает эту гримасу улыбкой.
– Тебе суждено закончить начатое Пророком.
Посреди залившего зал света мелькает быстрая тень – не разберу, что именно.
– Натан? – взывает Джейк. – Ты здесь? Ты снова суешь нос в мои дела, снова подслушиваешь?
Ага, вот его иконка, всплыла прямо над левым глазом. В ушах звучит слабый голос, трескучий от статики, обрывистый, неровный: «Алькатрас, убирайся оттуда скорее!»
– Нет, подожди.
Темное снова – уже заметнее. Испорченная лампа, что ли?
– Подожди! – повторяет Харгрив. – Тебе нужен последний кусок головоломки. Посмотри на столе.
Я оборачиваюсь, смотрю в зал – темнота исходит оттуда, не из стерильного харгривовского склепа. Темнота угнездилась среди громоздких полок с книгами, мраморных колонн, закованных в стекло нанокомбинезонов.
– Иди же! – вещает мудрец из жижи. – Иди и возьми!
При моем приближении поверхность стола раскрывается, панели скользят вбок, открывая неглубокую выемку, тускло-серую, посреди нее – выгнутый диск, чьи края излучают голубой свет. На нем поджидает меня деревянный ящик для сигар.
Открываю.
– Это моя – нет, твоя судьба, Алькатрас. Возьми же ее!
Похоже на сигару – но не сигара. Полнехонький шприц для инъекций.
– Вводи его куда угодно!.. Ты что, ищешь вену? Столько времени просидел в нанокомбинезоне и еще не понял? Он сам знает, что делать! Алькатрас, позволь нанокомбинезону распорядиться самому.
Харгрив прав. Старина Алькатрас, конечно, три раза подумает, прежде чем ширяться неизвестной
