— Да, я выпил, потому что!.. А вы все!.. Герой многоплановый!..
Нас с Синицыным подтолкнули к турникету, над затором взметнулась растрепанная голова с алыми ушами. Краснознаменные уши и визг выдавали в их обладателе пресловутого Бегунько. Я увернулся и, бросив Синицына, втиснулся в соседнюю очередь. Но не успел клацнуть турникет, как кто-то вцепился в комбинезон. Я вздрогнул, затравленно дернувшись в сторону. Не дай Автор!..
Но это был не Бегунько — это был Стасик Лазарев, стажер с «Поиска».
— Михаил Петрович, можно вас на секундочку?
— Хоть на две, — разрешил я, мысленно крестясь. Мы выскочили на летное поле («Да мне и Гамлет в подметки не годится…» — «Все равно пьяного не пущу!..» — затихло за спиной). — Ну, что случилось?
— Михаил Петрович, как я вам? — забегая вперед и разводя руки, странно поинтересовался Стасик.
— Подстричься бы тебе, Стасик и поумнеть.
— Да я не о себе, Михаил Петрович, я об образе. Ведь его можно развить? Ведь можно же?
Воля Автора, спаси и сохрани!
Наш Стасик упоминается в главе «Перед дальней дорогой», а в восьмой появляется в очередной и последний раз с надсадным воплем: «Авария в энергоблоке!», в который всегда вкладывает бездну отчаянья. Кроме того, из текста следовало, что был он «нескладный, высокий и длиннорукий». Да, еще: вбегая, он споткнулся о комингс. Интересно, как этот образ можно развить? Может, ему кричать реплику в падении?
— Заменят, — угрюмо буркнул я. — Роботом заменят. Или механическим голосом.
И откуда в людях такая злость? А все оттуда же: доводят…
Стасик, поникший, отстал и затерялся в спешащем трудовом коллективе. Зато победно возопил, прорвавшись сквозь Козловского вездесущий Бегунько:
— Бегунько не остановить!.. Бегунько — личность, а не пешка!
Я зайчонком влетел по трапу «Поиска», едва не сбив с ног Тоню.
— Мишель, давай-ка сюда.
— Ты что ли, сегодня на нарядах?
— Я сегодня на общественной нагрузке: ты после смены не сбегай, тут щас коллективку стряпаем, на собрании зачитаем. Что мы все тут жутко передовые и страсть как незаменимые, — смущенно хихикнула Тоня. — Ну чего ты? Видал же сам, как массовка на нас зырит.
— Дай мне лучше наряд, Тонечка, куда-нибудь подальше дай.
— …И ты представляешь, стажер, этот жлоб, хотел остановить Бегунько! — раздалось за спиной неотвратимое, как рок.
— Тоня, давай наряд! — Я выдернул из ее рук бумажный лепесток и кинулся по коридору.
— Какие все нервные! Я, может, тоже нервничаю! Мишка, не забудь: после смены подпишись!
Спаси меня, любимый звездолет!
Со звездолетом нам повезло, что бы там ни говорили парни из пособия по электронике. Конечно, у Автора имелись самые поверхностные представления об этой самой электронике, но учтите — на дворе стояли дремучие шестидесятые, эпоха перфокарт и ламповых компьютеров, погребенных ныне в информационных слоях прочнее и глубже костей динозавров. Так что техническое обеспечение у «Поиска», если позволительно будет сравнить звездолет с автомобилем, это все равно что у «Победы» по отношению к шестисотому «Мерседесу» — максимум прочности и минимум удобств. Кстати, на что — на что, а на прочность мы не жалуемся, — писался-то роман в эпоху, когда прочность являлась едва ли не основным критерием качества! А вот сейчас авторы клепают ненадежные звездолеты. Создавать что-то надежное попросту нет нужды: уже на третьей-четвертой странице его обязательно расшибут из ракет, лазерных пушек или дезинтеграторов. А если не расшибут, то на пятой случится авария. Ох, и мучаются со своими корабликами ребятки, ох, и страдают, сердешные!..
У нас же с аварийностью все чики-чики: ломается только то, что должно ломаться по сюжету. Но ради этого в свободное время мы перебираем «Поиск» с тщательностью, с какой золотоискатели вымывают в лотках песок. И все своими рученьками, ибо космопортовская служба обеспечения в один прекрасный день однозначно объявила, что работы внутри корабля должны выполняться силами только самого экипажа.
Я протиснулся в тесную камеру, где размещалась дублирующая система жизнеобеспечения, разложил, как мог, инструменты и полез за жестяной кожух кибернетического повара. Этот поганец барахлил уже третью читку подряд — то есть месяца два, не меньше: злостно путал рецептуру, а в итоге в тюбиках с печенью оказывалось варенье, вместо сыра выдавливалась горчица и происходили иные не менее специфические казусы. Читающие, разумеется, не видели этого, но у нас-то по сюжету целых три сцены с обедами! В последний раз рок в виде тюбика с безобидной надписью «картофельное пюре» пал на капитана, и он со слезами на глазах мужественно давился какой-то острой, как кинжал горца, мексиканской отравой, коей, если верить кулинарному справочнику и заверениям суперкарго, вообще не должно существовать в природе. Но что самое паскудное — именно на этом эпизоде капитану пришла пора нахваливать кулинарные способности механического садиста, расписывая какую вкуснятину он приготовил…
Под кожухом скрывалась система вроде той, что внутри любого из нас, только в металлическом и пластиковом исполнении: четыре группы автоклавов могли претендовать на роль желудков, в которых исходные материалы переваривались, превращаясь в супы, пюре, напитки и холодные закуски. Принципиальное отличие заключалось в том, что человеческий конечный продукт шел прямым ходом в гальюн, а конечный продукт киберповара — нам на стол. То, что заменяло системе кишечник и прямую кишку, в данном случае являлось короткими медными трубками с обычными водопроводными кранами — «родные», из красивой белоснежной пластмассы, кто-то спер лет десять назад. В отличие от «кишечника» глотка была несравненно длиннее — выходя из верхней крышки автоклавов, четыре трубы исчезали в железных недрах звездолета, тянулись метров шестьдесят через технический и жилой отсеки и завершали свой путь в кладовой, так сказать «ротовой полости», откуда все ингредиенты наших завтраков, обедов и ужинов начинали свой путь. Там я вчера уже сменил две дампы ЛТ-63/05 ГОСТ 543 789 в дозаторе.
Начал я с обычного — прочистил патрубок, который все время, сколько себя помню, забивается. А потом уже взялся за электронику, и тестером «прозвонил» все цепи. Через полчаса ковыряния оказалось, что, как и следовало ожидать, полетели две из пятнадцати триггерных цепочек, отвечающих за логику киберповара. Орудуя разводным ключом и поминутно ударяясь костяшками пальцев — слишком уж низко от пола смонтировали этот блок, я еще через полчаса снял плату с триггерным звеном и взялся перепаивать. Было тесно и жарко, я сидел, скорчившись, как древний рудокоп в своем древнем штреке, роняя капли трудового пота на замызганную плату. Наконец, все было сделано. Вновь настала очередь разводного ключа, рука снова срывалась, вступая в вынужденный контакт с полом. Странно, думалось мне в перерывах между проклятьями и матом, вся вот эта зараза, трах-тарарах, описывается в повести двумя строчками, без каких-либо деталей, ах, чтоб тебя!.. Значит, то, что я сейчас, трах-тарарах, наблюдаю, родилось абсолютно без вмешательства воли Автора. Так почему же оно, коррозию на его жестяное нутро, оказалось таким, трах-тарарах, мучительно неудобным? Свидетельство ли это того, что и в реальном мире все столь же неудобно (если специально не вмешиваться), или что иначе быть попросту не может? Чем больше болела рука, тем сильнее я склонялся к мысли, что окружающие нас неудобства — не что иное, как тень кармы Автора, которую он нечаянно наложил и на нас, картонных… Наконец, все было готово. Я затянул последнюю гайку и со сладостным стоном потянулся. Поискал глазами пробный стаканчик. Стаканчик нашелся, хотя и не сразу, и пахло от него отчего-то общедоступным портвейном. На контрольной панели я набил код гороховой каши — не потому что люблю, а потому что код у нее подходящий — 9 875 643 021 — весь цифровой ряд, и открутил кран с выцарапанной надписью «Втор. блю.». По железным недрам прошла судорога рождения, что-то с надрывной протяжностью заурчало, а потом с некрасивым громким звуком в подставленный стаканчик выцедилась желтоватая дымящаяся струйка этого самого «Втор. блю.». Я пальцем подцепил продукт, намереваясь произвести дегустацию, и тут аппарат вновь ожил, протрубив громко и победно. Я успел сделать только одно: я ужаснулся.
…Вы слышали когда-нибудь рев цунами за мгновение до того, как волна накроет обреченный берег?
