Другое дело — бассейн, а затем горячий душ. Ко всему можно приспособиться, даже к одиночеству — не забыть бы после бассейна составить меню завтрака и сделать заказ автомату, чтобы сразу после душа все было приготовлено.
Самолет вылетает в 12 часов дня, но он должен быть в аэропорту в 9 часов, чтобы успеть пройти все проверки. Служба безопасности предлагала Биллу место в специальном самолете, в котором не нужна тотальная проверка, но он отказался и решил лететь обычным рейсом. Все из-за этого болтливого Джо Донахью — сенатора из Коннектикута, который тоже напросился лететь спецрейсом. Когда Билл прикинул, что придется несколько часов поддерживать оживленную беседу с ни на минуту не умолкающим дурноватым Джо, возражать ему и видеть в ответ налитую красной злобой толстую морду с выпученными глазами, он под благовидным предлогом отказался лететь тем спецрейсом. Билл знал наизусть все аргументы против его закона, которые Джо вывалит ему в дороге, — террористов нельзя лишать человеческого статуса, ибо это приведет к их отторжению и озлоблению, нельзя автоматически дискриминировать всех, кто принял хавабизм, закон превыше всего, плохой мир лучше хорошей войны и прочее, плюс бесконечные ссылки на анахронизмы древней конституции. Билл знал: он не услышит от Джо ничего нового, и болтовня Джо ничем ему не поможет. Все, что может сказать Джо, он в избытке услышит завтра на сенатских слушаниях. Ему хотелось провести этот день в одиночестве, еще раз взвесить все свои доказательства, настроиться на спокойный и аргументированный диалог с сенаторами, ведь речь идет о пересмотре одного из основных нравственных столпов американского общества — постулата о равенстве людей перед Создателем. Ни о чем постороннем не думать, ничем не отвлекаться…
Странный все-таки был сон…
Входя в подземный гараж своего дома, Билл подумал, что, вероятно, в путешествии без багажа есть своя прелесть. Когда-то авиапассажиры тащили с собой чемоданы с одеждой и всем необходимым — все это отправлялось тем же самолетом, в котором они сами летели. В воспоминаниях деда Билл нашел запись со слов прадеда, который помнил времена, когда при посадке в самолет не требовалось даже удостоверение личности, и багаж не проверялся совсем — старые, добрые, патриархальные времена. Они ушли навсегда — хавабитский исследовательский центр в неизвестном месте на Ближнем Востоке привлек лучших в мире ученых-взрывников, чтобы заставить людей отказаться от полетов совсем. После длинной серии необъяснимых взрывов пассажирских самолетов, всем стало ясно, что с этой напастью невозможно бороться — жидкостные, электро-химические, био-поверхностные взрывные устройства, заложенные в багаж или незаметно прикрепленные к нему, не поддавались обнаружению, ибо техника контроля все время отставала от неисчерпаемой террористской фантазии. Потом начала внезапно возгораться и взрываться одежда пассажиров, прошедших, казалось бы, тщательнейший контроль… Это Билл еще сам помнил — полеты на самолетах в спецодежде начались при его жизни. Его багаж с костюмами и одеждой забрали в аэропорт еще накануне, все это улетело в Колорадо специальным беспилотным рейсом — самолеты без людей террористы пока не взрывали.
Выехав из гаража, Билл с помощью контрольного радиокомплекса, распознающего отпечатки его пальцев и его индивидуальные биоритмы, получил разрешение на проезд через системы внешней защиты. Его дом и весь поселок в целом были окружены тройным кольцом электронной, химико-биологической и радиологической защиты. Кроме того, весь регион был под колпаком воздушной защиты от вторжения любых летающих объектов.
Билл не знал никого из живущих поблизости. Он читал в старых романах о вечеринках, на которые собирались в прошлые времена соседи. Ему припомнились классики прошлого века — Скотт Фитцжеральд, Трумэн Капотэ, еще кто-то — у них на вечеринках встречались едва ли не случайные люди. После ядерных взрывов в больших городах миллионы людей переселились в небольшие, неприметные поселки. Старые городские связи и привязанности были нарушены. Казалось бы, люди в поселках должны были тянуться друг к другу, преодолевая тем самым одиночество, но этого не случилось. Страх перед разглашением своего места жительства сковал всех — каждый полагал, что эта информация может попасть случайно в руки террористов. И страх этот не был безосновательным — хавабитские информаторы были везде, некоторые из них, например, газетчики и телекомментаторы, не подозревали, что они таковыми являются. Люди перестали использовать свои подлинные имена, жили под чужими именами или даже под кодовыми обозначениями, соседи стали опасаться общения. Билл знал, что его соседи — состоятельные люди, ибо те системы защиты, под которыми они жили, требовали огромных средств. Не все это могли себе позволить, но в масштабах страны гигантские средства тратились на системы защиты от терроризма. Билл не знал своих соседей, круг его общения был строго определен и ограничен. Он не имел права встречаться со старыми друзьями, он не имел права встречаться с незнакомыми женщинами.
Выехав за пределы защитного пояса, Билл направил свой электромобиль в поток Большого атлантического шоссе. Гнет террора странным образом привел к невиданному совершенствованию автомобильных дорог, ибо автомобиль остался единственным сравнительно безопасным средством наземного транспорта. Метро стало первой жертвой террора — аэрозольные отравляющие вещества, быстро распространяясь в замкнутом пространстве, мгновенно убивали тысячи людей. Автобусы и железные дороги долго не сдавались, но постепенно обанкротились и в конце концов были полностью запрещены по соображениям безопасности. Зато многорядное шоссе теперь не знало заторов и пробок — составленное из нескольких слоев подвижных плит, оно могло менять свою пропускную способность и конфигурацию в зависимости от ситуации. Указав место назначения и время прибытия, Билл откинулся на сиденье — внутренние и внешние радиотелеметрические системы вели машину автоматически. Он знал, что машина с его личной охраной незаметно следует где-то рядом за ним.
Мимо проплывал пейзаж старого Коннектикута с едва заметными бункерами Йельского университета. Старый готический Йель, преследуемый террором, давно опустел. Все, что от него осталось, это немногочисленные подземные административные офисы. Занятия в аудиториях заместились обучением через электронную видеосистему, по которой Билл дважды в неделю читал лекции — студенты университета, где бы они ни были, имели доступ к системе и видели профессора, а он мог наблюдать всех своих слушателей. Ну и, конечно, сохранилось знаменитое йельское хранилище древних книг и рукописей. С грустью проводил он взглядом знакомые очертания вентиляционного купола над подземным бункером книгохранилища.
Много лет назад в этом бункере-книгохранилище Билл встретил свою будущую жену Кэрол. Строго говоря, он встречал ее и до этого на своих лекциях по психологии — в те времена, хотя и редко, еще практиковались старомодные аудиторные занятия. Билл был самым молодым профессором Йеля, а Кэрол — самой молодой студенткой на курсе. Он давно издали приглядывался к этой девушке — длинноволосой пепельной блондинке с большими серыми глазами. Она чем-то определенно выделялась среди знакомых ему женщин — в ней не было того, что Биллу особенно не нравилось. В естественной раскованности Кэрол не было и следа той напористой феминистской самоуверенности и развязности, которые так претили Биллу. Не было в ней и противоположного — показной готовности быть послушной и уступчивой. Неподдельная нежность была в Кэрол — в движениях, в повороте головы, в тонкой шее, в улыбке. В ее глазах иногда проскальзывала сумасбродная сумасшедшинка — влекущий и загадочный, как ему казалось, признак немыслимой глубины омута, скрытого под покровом нежности. Кошачья грация и точеная фигура с мягкой, но выразительной линией талии довершали предвкушение омута. Кэрол не была яркой красавицей, она просто была очень хороша, и молодой профессор с завистью наблюдал, как свободно и легко общается девушка со своими сокурсниками.
Как-то Билл быстро шел через выставочный зал книгохранилища и внезапно увидел Кэрол, одиноко стоящую у стенда с редчайшим экспонатом — первой инкунабулой, печатной книгой Иоганна Гутенберга XV века, чудом спасенной после взрыва нейтронной бомбы в кампусе университета. Первым движением было — подойти к ней и завести разговор, но Биллу это показалось слишком примитивным, и он, досадуя на свою нерешительность, пошел прочь. Однако Кэрол его тоже заметила, и Билл услышал ее низкий грудной голос: «Профессор, нельзя ли задать вам вопрос по данной теме?». Он обрадовался, как школьник, которого наградили грамотой за прилежание, и услышал продолжение: «Объясните, пожалуйста, почему Гутенберг взялся первым делом печатать Библию, а, например, не Гомера или Аристотеля?». Билл не сомневался, что она знает почему, и знает отлично, но, поддерживая игру, охотно и напористо начал излагать свою точку зрения, которая, в конце концов, свелась к следующему банальному выводу — тема эта столь глубокая и
