— Доброе утро, Валентина. Я счастлив видеть, что недомогание покинуло вас.
— Недомогание? — Девушка насмешливо приподняла бровь. — Так вот что это было. А ято думала!
Он улыбнулся, и ее взгляд задержался на его лице. Если бы он сейчас обхватил ее плечи и изо всех сил прижал к груди, она влепила бы ему пощечину? Вы забываетесь, господин датчанин. Утопитель женщин. Любитель рассматривать звезды. Оставьте меня. Это бы она сказала ему?
А что бы она сказала, если бы он сейчас подхватил ее, сунул под мышку и убежал с ней, как вор с украденным ковром? Она бы засмеялась?
— Валентина, сыграйте чтонибудь для меня, пожалуйста.
— Для этого мне понадобится моя рука.
Он опустил взгляд на тонкие пальцы, которые все еще держал в своей ладони, поцеловал их и отпустил.
— Что бы вы хотели услышать?
— Выберите сами.
— Сыграй чтонибудь из Шопена, — предложила Катя.
Валентина кивнула.
— Вот это. Думаю, вам подойдет.
Она села за рояль и повернулась к нему спиной, но Йенс взял стул и поставил его рядом с инструментом так, чтобы видеть ее профиль. Катя отъехала к окну, как будто это было ее обычное место, и стала смотреть на голые остовы деревьев. Комната была большой, но в ней преобладали приглушенные цвета, изза чего она казалась на удивление уютной. Рядом с огромным роялем Валентина казалась совсем миниатюрной. Несколько секунд она сидела неподвижно, словно тишина была частью произведения.
А потом она заиграла. Чтото тревожное и быстрое. Эту композицию Йенс никогда раньше не слышал. Пальцы ее летали по клавишам с точностью и ритмичностью, которые превосходили его понимание. Музыка потрясла его, она распахивала в душе одни двери и захлопывала другие, она пробуждала чувства и выдергивала глубоко засевшие шипы. Да, Валентина была права. Это музыка в точности соответствовала его настроению. Темная, глубокая, сложная, как построенные им туннели, которые едва не похоронили ее заживо.
Как она догадалась? Что увидела она в нем?
Внезапно музыка оборвалась. Кисти девушки замерли в воздухе. Пальцы ее тянулись к клавишам, но она опустила руки.
— Вы поговорили с ней? — спросила она.
Он не стал уточнять, с кем.
— Да, конечно. Я поговорил с графиней.
— Так все решено?
— Да.
— Хорошо.
Валентина очень внимательно осмотрела его всего, с головы до ног, будто увидела в нем какуюто перемену, потом снова заиграла.
Вы поговорили с ней?
Да, конечно. Я поговорил с графиней.
Он поговорил с Натальей. В ее саду, морозным солнечным утром. Они шли по тропинке между высокими сугробами. Графиня держалась за его руку и не переставая болтала, как будто боялась тишины. После взрыва в туннеле она всегда была такой. Но его взгляд был устремлен на Алексея, который играл в снегу со своим щенком. Из щенка вырастет прекрасная охотничья собака, в этом Йенс не сомневался. «Интересно, а станет ли охотником Алексей?» — подумалось вдруг ему. Смех мальчика наполнил холодный воздух теплом и заставил Йенса улыбнуться. В последнее время улыбка была нечастым гостем на его лице. Причиной тому были туннели.
— Приятно видеть мальчишку таким счастливым, — сказал он.
— Ты был прав, признаю. Этот щенок стал его лучшим другом. — Серова постучала пальцами по рукаву спутника. — Йенс, ты пришел сегодня, чтобы чтото сказать. Так давай же, говори. Я устала ждать. — Она плотнее закуталась в шубу, будто это была ее защитная броня.
— Наталья, прости меня. — Он решил говорить откровенно, чего бы это ни стоило. Только так можно было разговаривать с женщиной, подобной графине, привыкшей быть хозяйкой положения. — Между нами все кончено.
Рука ее осталась лежать на его рукаве, но на какойто короткий миг глаза ее широко раскрылись. Он услышал не то вздох, не то стон, прежде чем она совладала с изумлением и бросила на него холодный взгляд.
— Понятно, — промолвила она. — Не думала, что все закончится так банально. И кто она?
— Она?
— Не нужно игр.
— Ее зовут Валентина.
— Ах, эта пианисточка. Та, которая была с тобой в туннеле. Это та Валентина?
Он коротко кивнул. Йенс не собирался обсуждать ее. Он аккуратно убрал руку Натальи и направился к Алексею. По дороге он принялся бросать в мальчика снежки, а потом они стали вместе обстреливать щенка. Йенс давал Наталье время снова стать графиней, но, когда они подошли к широкой лестнице дома, он остановился.
— Не зайдешь? — спросила она. — Выпить коньяку.
— Пожалуй, нет.
Женщина безразлично кивнула.
— Хорошо.
— Но я еще наведаюсь к вам. Если позволишь.
— Изза Алексея? О нем ты думаешь больше, чем обо мне. — В ее тоне послышалась враждебность. — Коекто уже начинает подозревать, что ты его отец, — прохладно добавила она. — У него зеленые глаза, такие же как у тебя.
— Но мыто с тобой знаем, что это не так.
— Так почему ты с ним возишься?
Он посмотрел ей прямо в лицо, обвел взглядом высокомерные губы, проницательные глаза, увидел на дне злые огоньки.
— Потому что, кроме меня, — ответил он, — этого никто не станет делать.
Йенс потерял ощущение времени. Музыка захватила его. Когда она наконец стихла, он глубоко вздохнул. Он почувствовал себя так, как бывало после долгой стремительной скачки через лес, — воодушевленным, полным жизни.
— Это было великолепно. Благодарю вас, Валентина.
Девушка сидела не шевелясь, лишь грудь ее вздымалась и опускалась. Не поворачивая головы, она спросила:
— Как геодезист?
— Молодцом. Выздоравливает, — быстро проговорил он. — Я попрежнему держу его в штате, ничто ведь не мешает ему прекрасно справляться с письменной работой.
Валентина повернулась и снова внимательно посмотрела на него. Что она могла услышать в этих словах? Неожиданно улыбнувшись, девушка развернулась к клавишам и громко заиграла веселую русскую песню.
— Смотрите! — воскликнула вдруг Катя и показала за окно.
— Господи боже! — Йенс чуть не упал со стула.
Под окном в снегу рослый и плечистый молодой человек лихо отплясывал казацкий танец. Опустившись на корточки и сложив перед грудью руки, он выбрасывал поочередно то одну, то другую ногу. Потом вскочил, вытянулся на носках, закружился на одной ноге, замахал руками, то приседая, то
