— Он сказал чтонибудь?
— Попросил передать тебе записку. Вот.
Валентина развернула сложенный листок бумаги и прочитала несколько строчек.
— Хорошие новости? — поинтересовалась Катя.
— Да. Это от его знакомого доктора.
— Он так и сказал.
— Я думала, это будет от самого Йенса.
Валентина подошла к стулу, на котором сидел Фриис, и опустилась на него. Глаза ее закрылись.
Валентина была намерена порадовать отца. Она села перед его письменным столом, утопающим в бумагах и папках, и подумала о том, как он ухитряется не путаться в этом нагромождении. На краю стола девушка заметила большой конверт с золотой царской печатью.
— Ты хотела поговорить со мной?
— Да, папа.
— Только побыстрее, прошу тебя. У меня много работы.
У него всегда было много работы.
— Папа, я могу тебе чемнибудь помочь? — осторожно начала Валентина. — Я знаю, в министерстве у тебя есть секретари и помощники, но, может, здесь, дома, я могла бы помочь тебе с этим? — Она махнула рукой на бумаги у него на столе.
Генерал просматривал какойто листок, исписанный цифрами, но тут его глаза уставились на дочь. Он рассеянно провел пальцами по воротнику сюртука, и Валентина ощутила прилив нежности, когда увидела его ногти, такие же круглые и светлые, как у Кати.
— Спасибо за предложение, но не нужно. Так о чем ты хотела поговорить?
— Я подумала, тебе будет интересно узнать, что капитан Чернов пригласил меня на ужин.
Темные глаза отца засияли от удовольствия, он широко улыбнулся.
— Отлично! — Генерал выпустил бумагу и молитвенно сложил перед собой руки. — Слава Богу! — пробормотал он и вдруг, настороженно сдвинув брови, немного подался вперед. — Я надеюсь, ты приняла приглашение?
— Приняла.
— Умница. Это нужный молодой человек, и отец его — весьма влиятельная фигура при дворе, так что прошу тебя, Валентина, ничего не испорти. Мне нужно, чтобы ты вела себя очень осторожно.
Она ласково улыбнулась и дернула головой, чтобы качнулись волосы. «Пользуйтесь данным вам от природы оружием», — посоветовал ей Давыдов в туннеле. И это помогло. Складка между бровей отца разгладилась. Валентина поняла, что добилась своего. Отец был счастлив. Пусть даже счастью его было не суждено быть долгим.
— Больше я не задержу тебя. — Она поднялась со стула и направилась к двери, но на полдороге остановилась и повернула голову, как будто чтото вспомнив. — Да, вот еще что, папа.
В руках его уже снова было перо, большая голова склонилась над очередным документом.
— Слушаю тебя.
— Я поступаю на курсы санитарок в госпиталь Святой Елизаветы.
Она всетаки сказала это.
— Нет! — Кулак отца с такой силой обрушился на стол, что несколько бумажных кип рухнуло, а перо полетело на пол. — Ты этого не сделаешь!
— Папа, выслушай меня. Пожалуйста. Я это делаю, потому что…
— Валентина, я уже сказал. Ты должна выбросить из головы эту глупость. — На лбу его заблестели бисеринки пота.
— Я подумала, — терпеливо произнесла она, — что мы могли бы договориться.
— О чем ты?
Осторожно, Валентина. Осторожно!
— Для поступления нужно твое письменное согласие, потому что мне еще нет двадцати. Папа, прошу тебя, подпиши разрешение, а взамен я обещаю, что станцую с твоим очаровательным и нужным капитаном Черновым. Я поулыбаюсь ему, посмеюсь, похлопаю ресницами и помашу веером, как делают пустоголовые дурочки, в общем, буду вести себя именно так, как ты хочешь. — Выдержав паузу, она улыбнулась и прибавила: — Если ты подпишешь разрешение.
— Я этого не сделаю.
— Но, папа, ты только представь: днем меня никто не будет видеть, я буду обычной санитаркой в обычном госпитале, до которого никому нет дела, а по вечерам буду для тебя превращаться в любимицу петербургского общества. Буду есть икру, пить шампанское и танцевать столько, сколько ты пожелаешь. — Девушка качнула бедрами, показывая, как бы она закружилась в вальсе. — О вас, господин министр, заговорят при дворе. Твое положение укрепится, тебе начнут завидовать. Ведь тебе это нужно, правда? И я тоже этого хочу. — Валентина улыбнулась. — Нас обоих это устраивает. Согласен, папа?
Министр достал из кармана большой белый носовой платок и вытер вспотевшее лицо. Немного помолчав, он произнес:
— Согласен.
— Спасибо, папа.
И она ушла, прежде чем он успел передумать. Едва зайдя в свою комнату, Валентина достала из кармана ключик и открыла ящик письменного стола. Она достала истрепанный листок бумаги, внимательно прочитала его и перечеркнула последний пункт списка, номер одиннадцатый. С папой она договорилась.
Валентина знала, что отцу это не понравится, так же как не нравилось ей самой, но понимала, что шантаж — единственный способ попасть в госпиталь. Медленно она расстегнула жемчужные пуговицы на рукаве, обнажила запястье, посмотрела на бледную кожу и представила себе пальцы Фрииса, лежащие на ней.
Пожалуйста, Йенс, умоляю, пойми, что я должна видеться с Черновым.
Она попыталась улыбнуться, но улыбка не шла. Мне нужна эта работа. Я очень хочу стать санитаркой. Пожалуйста, Йенс, не отнимай этого у меня.
— Вам когданибудь приходилось чистить обувь?
Аркина этот вопрос удивил. Он вез Елизавету мимо Исаакиевского собора, и сверкающий золотом купол храма тут же навел его на мысли об отце Морозове. Почему такой умный и начитанный человек должен жить в какойто сырой развалюхе и носить самодельные дырявые лапти?
— Приходилось? — повторила Елизавета.
— Нет. — Они только что проехали мимо четырех мальчишек — чистильщиков обуви, которые, нагловато улыбаясь, усердно махали щетками, зарабатывая копейки. — Я вырос в селе.
Позади он услышал вздох одобрения, как будто сельская жизнь была для этой женщины чемто желанным и недостижимым.
— А изза чего вы уехали оттуда? — поинтересовалась она.
— Захотелось жить в большом городе.
— Да, Петербург очень красив. Ну и как, вы обрели здесь то, к чему стремились?
— Да, — солгал он, но она почувствовала это и усмехнулась.
— Я надеюсь, что вы счастливы, живя здесь, — сказала Елизавета и, немного подумав, добавила: — И работая у моего мужа.
— Разумеется. О лучшем я и не мечтал.
— Надеюсь, что это правда, Аркин, и что вы говорите это не только для того, чтобы меня порадовать.
— Это правда.
Он немного повернул голову и, продолжая краем глаза следить за дорогой, посмотрел на нее, даму в черной меховой шубе, гладкой и блестящей, как шкура пантеры. Елизавета улыбалась. Странно, но его это обрадовало.
