– Звонил ваш полковник. Он сказал, что постарается застать вас дома. Мне кажется, он был не слишком доволен вами.
– Положим, сегодня я не влип ни в какую неприятность, так что у него нет оснований быть мной недовольным.
– Я не знаю, куда вы влипли, сержант, но недавно вы были с женщиной.
Бад посмотрел на врача с плохо скрытым недоумением:
– Сэр, я…
– Я все понимаю и не собираюсь лезть в вашу личную жизнь – это ваше дело. Я просто вижу, что это было, есть объективные признаки. Не мое это дело, но я вынужден настаивать, сержант…
– Не собираетесь ли вы…
– Нет-нет, ни в коем случае, я повторяю, это ваше дело. Не спешите только заходить слишком далеко и не переусердствуйте. Раны могут из-за этого причинить вам массу неприятностей. Это обычная история. А теперь примите перкодан.
Когда он вернулся домой, на него обрушилась еще одна неприятность. У Джеффа вечером была игра, а Бад обещал на нее прийти. Он опоздал, и Джен ушла одна, не дождавшись его. Он проглотил сэндвич и собрался было позвонить Холли, благо дома никого не было, а она, скорее всего, тоже успела вернуться домой, но передумал и вместо этого помчался через весь город на стадион «Лотонская пума», где молодежная команда принимала гостей в товарищеском матче, как всегда по четвергам, в свете прожекторов.
На трибуне Бад обнаружил одиноко сидящую Джен.
– Привет, – буркнул он.
– Где ты пропадал? Звонил полковник, потом звонили из госпиталя, тебя все потеряли.
– Ну, ты же понимаешь. Заехал к этому старому фермеру, пока посидели, поговорили, время прошло незаметно, ну, я и опоздал, куда только мог.
Ее отчужденное, каменное молчание само по себе уже было упреком, по сгорбленной фигуре и замкнутому лицу он понял, что она разозлена и обижена.
– Не злись. Да, я опоздал. Но вот я здесь. Как дела у Джеффа? Он играет?
– Нет, он на скамейке запасных. Он никак не начнет играть. В этом году он так и не попадет в основной состав.
Бад присмотрелся и увидел в самом конце скамейки для запасных своего младшего сына. Он показался Баду маленьким и очень усталым. Он сидел один в ярком, феерическом свете стадионных прожекторов. Его не выпускали на поле, хотя он мог сказать наперед, как поведет себя мяч в каждую данную минуту, он мог бы разбиться в лепешку, если бы ему доверили отбить мяч, но это битье головой о стенку, видимо, было семейной трагедией. Все куда-то исчезло. Когда он начинал, его прочили в звезды; но теперь он играл уже второй год и чем больше старался, тем хуже получалось. Начался спад. Этот спад высасывал из мальчишки все соки. Он прирос душой к своей команде, а его никак не хотели брать в основной состав.
Бад посмотрел на табло: семь – два в пользу «Альтусских кардиналов», которые били «Пуму» по всем статьям, а «Пума» занимала первое место в своей четверке. Казалось, Джефф застыл на месте; он сидел, как зачарованный принц под стеклянным колпаком; рядом шла игра, мальчишки ходили, бегали, орали и улюлюкали, а Джефф выглядел замороженным. Словно он был погрузившимся в себя пришельцем из другого мира.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Джен.
– Неплохо, – ответил Бад. – Знаешь, к концу действия лекарства появляется сильная боль, а потом примешь таблетку – и вроде опять ничего. Как качели: вверх-вниз, вверх-вниз.
– Бад, прости меня, что я сорвалась. Я так перепугалась, когда мне сказали, что ты ранен. Столько лет все было хорошо – и вот на тебе. Я ожидала, что у тебя будут перепады настроения. И это чудо, что ты так оптимистично смотришь на мир.
В «Пуме» заменили второй и третий номера. Болельщики – а большинство из них были родители игроков – нестройно захлопали. Но мальчишка, вышедший под вторым номером, схитрил, и его удалили. Третий получил право на двойной удар.
– Джефф смог бы побить этого парня, – с горечью проговорил Бад, – я точно знаю, что смог бы.
– Ты так рассержен, Бад, – заметила Джен. – Я не осуждаю тебя, ты много пережил: и смерть Теда, и сам едва избежал гибели. Но я не могу видеть, как это съедает тебя изнутри. Управление не может найти тебе психотерапевта?
– Перестань, – отрезал он. – Мне не нужны никакие консультации. Мне надо снова приступить к работе. Я почувствую себя намного лучше, когда мы сумеем запереть беглецов в ловушку. Дело в этом.
Тем временем «Пума» пропустила мяч, и в следующую секунду ее игрок сделал неверный бросок. Счет стал девять – два. Втайне Бад был доволен: у Джеффа появились шансы вступить в игру.
И в самом деле, после того как было потеряно два очка и ни одного не приобретено, на площадку вызвали Джеффа. Бад видел, как Джефф энергично поднялся со скамейки, несколько раз наклонился и размял затекшую шею, потянулся, прогнулся в пояснице, надел шлем и вышел на площадку.
Бад следил, как его сын шел с лицом, скрытым за прочной маской, словно за забралом воинского шлема, его глаза сузились, он избавился от мнительности и самокопания, от всех своих сиюминутных ненужных проблем. Он вошел в сектор, трижды отрепетировал движение броска, поработал бедром и битой, словно отлаживал машину, которая должна была безошибочно принять мяч.
В ярком пятнистом свете прожекторов Джефф выглядел высоким, сильным, стройным и совершенным. Бад понимал, что сердце у Джеффа сейчас трепещет, как кролик в силках, а колени подкашиваются и дрожат, но издали он был похож на Кола Рипкена или на Джорджа Бретта – великих бейсболистов.
«Пусть он достойно примет мяч, – молился про себя Бад. – Яви милость моему сыну. Пусть он все сделает хорошо или хотя бы не очень плохо. Не допусти его неудачи.
Я сделал достаточно промахов за нас двоих, так яви ему свою милость».
Подающий, высокий и гибкий чернокожий парень, резко развернулся и подал мяч, и Джефф отразил удар. Мяч влетел в перчатку принимающего, как пушечное ядро. От удара поднялась пыль, как будто это был удар пули. На мгновение у Бада вновь возникло перед глазами видение: волосы Теда, взметнувшиеся от выстрела, удар пули и смерть Теда. Он тряхнул головой, чтобы избавиться от непрошеных видений, и переключился на настоящее, чтобы увидеть, как Джефф отбивает второй мяч.
– Это должна быть его подача, – сказал он Джен.
Подающий бросил, и Джефф перестарался: он слишком сильно прогнулся и не достал мяча. Когда мяч укатился в третий сектор, вид у Джеффа был как у подстреленного аиста.
– Черт, ну этот-то мяч он должен был отразить.
Про себя он подумал: «Я бы отдал жизнь, лишь бы у моего сына все получилось хорошо».
На пятой подаче Баду показалось, что подающий распрямился с особой силой и скоростью, как молниеносная пружина. Мяч высоко взлетел в свете прожекторов, и казалось, что ноги Джеффа вылетят сейчас из суставов, за ними последуют плечи, за плечами – кисти рук и в последнюю очередь к небу взлетит бита. Все происходило как в замедленной съемке, но, когда мяч соприкоснулся с битой, раздался такой треск, какого Бад в жизни своей не слышал. Даже выстрел Ламара звучал тише. Мяч взлетел, вскочила публика, вскочил сам Бад с криком:
– Да, да, да!
Мяч вылетел с площадки.
– Лети, черт бы тебя побрал, лети-и!
Бад молил Бога, чтобы мяч улетел подальше. «О Боже, я прошу Тебя!» Он увидел, как левый игрок распластался у загородки, пытаясь накрыть улетевший мяч, и в какой-то момент Баду показалось, что это ему удастся, но броску не хватило ровно одного метра, и мяч улетел во тьму.
– О господи, – орал Бад, – он забил его, как к себе домой! Джефф, Джефф, так держать!!!
Он захлебывался от восторга и плакал от радости, пока Джефф обходил сектора, застенчиво принимая поздравления от товарищей по команде.
– Бог ты мой, – сказал Бад Джен, – я чертовски счастлив.
– Господи, Бад, у тебя открылось кровотечение, – ответила Джен.Глава 11
Оделл сидел, положив в подол платья АР-15. На голове у него был ярко-рыжий парик. Груди у него тоже были. Губы неумело накрашены помадой. На нем было надето отороченное серым мехом пальто, которое в 1958 году в универмаге Диллона в Оклахома-Сити папаша Руты Бет купил мамаше Руты Бет. Оделл не слишком походил на женщину. Если бы к нему пригляделись поближе, то скорее приняли бы его за гигантского роста трансвестита с орудием убийства на коленях.
Но кому надо было приглядываться?
Он спокойно и мирно сидел на заднем сиденье маленькой «тойоты» Руты Бет, стоящей в двадцати километрах от Ред-Ривер на окраине Уичито-Фолса, что в штате Техас, прямо у поста на границе штатов, на дороге номер 44, на том ее плече, которое ведет к Оклахома-Сити. Рядом с ним сидел Ричард, тоже, пардон, с сиськами (с теннисными мячами, подложенными под рубашку), тоже в парике, правда в черном, и в красной шляпке с перышками – все это во времена оные принадлежало Бьюле Талл. Макияж наводила самолично Рута Бет, хотя Ричард отметил про себя, что она перебарщивает с красным цветом. В зеркале он, во всяком случае, выглядел как раскрашенный к похоронам труп. Если Оделлу было все равно, то Ричард испытывал чувство протеста, естественно, молчаливого.
Скрывая лицо под полями стетсоновской шляпы Билла Степфорда и спрятав туда же конский хвост, в джинсах и солнцезащитных очках, покусывая пшеничный колос, сидел сам Ламар. Рядом с его правой ногой, скрытой от посторонних взглядов, приютился обрез «браунинг» двенадцатого калибра, заряженный на этот раз дробью номер восемь – на крупного зверя. На пояснице в
