ожидании смотрел на полковника:
– Я слушаю вас, полковник.
– Мне надо поговорить с вами, Бад.
– Поговорить? О чем?
– Как я понимаю, чья-то жена видела вас в Эльджине, в местной закусочной, в компании вдовы Теда. Это неприлично.
– Кому какое дело до этого?
– До этого никому не должно быть никакого дела, Бад. Но это бессмысленный разговор. «Должно» и «есть» отличаются между собой, как день и ночь. Если говорить честно, то, если ты носишь кокарду и ходишь на службу, твое поведение должно не только быть безупречным, но и выглядеть безупречным. Это неприятно, я даже считаю, что неправильно, но это жизнь и факт, и вы точно так же, как и я, знаете об этом. Но сейчас единственное, чего я от вас хочу, – это скорейшего выздоровления. Вы меня поняли?
Бад глубоко вздохнул. За его долгую службу ему еще никогда не приходилось прекословить начальству. Это не его стиль. Если ты заставляешь других жить по правилам, то изволь и сам придерживаться этих правил – таково было его кредо. Но сегодня по непонятной причине он отступил от этого правила – возможно, было виновато его состояние, а может, просто он заглянул по ту сторону края Вселенной, что изменило его умонастроение. Как бы то ни было, но он сказал то, что сказал:
– То, что происходит между миссис Пеппер и мной, касается только нас двоих, ну и, конечно, моей жены. Больше это не касается никого. Вот и все, что я могу сказать.
Полковник посмотрел на него тяжелым взглядом.
– Бад, скандал и развод могут очень дорого вам обойтись. Поверьте мне, уж я-то знаю. Я прошел через это, когда служил в морской авиации, четырнадцать лет назад. И мне потребовалась вечность, чтобы опять встать на ноги. От меня отвернулась моя средняя дочь, и я буду переживать это до самой смерти. Я все отдал женщине, которую, как мне тогда казалось, я любил и которая теперь замужем за генералом. Так что я все это испытал на своей шкуре. Кроме того, Бад, подумайте о службе. Если вы женитесь на вдове человека, с которым были вместе в перестрелке и он погиб там при непонятных обстоятельствах… Могут пойти разговоры. Потом, существуют репортеры. А эти ребята падки на всякую грязь.
– Да, сэр, – сказал Бад, – я понимаю вас. Но я хочу напомнить вам последние слова Теда перед смертью. Он просил меня позаботиться о Холли.
– Ладно, Бад, я верю вам. А теперь поправляйтесь, а там, глядишь, все и образуется.
В полдень Бада отпустили домой. Но перед тем как ехать, он позвонил Холли.
– Привет.
– О, Бад, рассказывай, как дела. Ничего страшного?
– Нет, просто лопнуло несколько швов и случилось маленькое кровотечение, вот и все.
– Ну, это ерунда. А когда они собираются тебя выписывать?
– Меня уже выписали.
– Значит, мы можем встретиться?
– Холли, как раз поэтому я тебе и звоню. О нас начали судачить посторонние люди. Мне уже говорил об этом наш полковник.
В трубке воцарилось долгое молчание.
– Холли, и ты и я меньше всего нуждаемся в скандале и шуме вокруг того, что касается только нас двоих.
– Ну и что ты скажешь по этому поводу, Бад?
– Я не знаю, что сказать.
Бад подумал, что его жизнь стала бы намного проще, если бы не было Холли. Это сняло бы с его плеч огромную тяжесть, которую он взвалил на себя своими отношениями с Холли. Он представлял свое будущее подобным сентиментальной открытке, выдержанной в чистых золотых тонах. Он не мог допустить мысли о том, чтобы причинить боль Джен, но точно так же он не хотел обидеть и Холли.
– Бад, ты хочешь разрыва?
– Нет, Холли, конечно нет. Я жить не могу без тебя, – сказал он.
– Бад, я тоже не могу жить без твоих дурацких шуток.
– Просто нам надо до поры соблюдать осторожность. Когда все уляжется, мы уладим наши проблемы.
– Когда я увижу тебя?
– На завтра я разработал для нас грандиозную программу. Я хочу перелистать дело Ламара в тюрьме, где он сидел. Все уже давно сделали это, только я один почему-то задержался. Так или иначе, нам предстоит длинный путь до тюрьмы Мак-Алестер. Мы можем встретиться в одиннадцать, скажем в Дункане, потом заедем куда-нибудь позавтракать, потом я на пару часов загляну в тюрьму, а после мы где-нибудь на славу пообедаем.
– Бад, это звучит прямо как музыка.
Приехав домой, Бад обнаружил там одного Джеффа, который только что вернулся с практики. Джен задержалась и, кроме того, затеяла приготовление праздничного обеда, что она считала своим священным долгом. Выбор при этом предполагался небольшой: либо рыба, либо курица. Ни то ни другое не вызывало у Бада никакого энтузиазма.
– Черт возьми, – сказал он. – Нам есть что отпраздновать. Этот парень сделал прямо- таки шикарный бросок. Я только что вернулся из госпиталя, ты задержалась на работе и пришла буквально несколько минут назад. Давайте вместе где-нибудь пообедаем. Мне нужно есть мясо, свежее, красное мясо с кровью, свежую убоинку. Есть возражения?
– Папа, но это очень дорого.
– Ну и что? Пошли. Мы оплатим обед по кредитной карточке.
– Бад, мы же еще не восполнили прошлые расходы.
– Мы не будем роскошествовать, и этот обед не произведет потрясений в нашем бюджете. Пошли, Джен, порадуем мальчика, как он порадовал нас вчера вечером.
– Папа, – проговорил Джефф с притворным негодованием по поводу бессовестной лести отца.
– Ну, народ, пошли, нечего терять время. Может, Расс тоже присоединится к нам, если, конечно, снизойдет до нас со своих высот.
– Мне надо подготовить к завтрашнему дню доклад, – донесся со второго этажа голос Расса.
Вопрос чести. Расс выглядел как битник, но в школе получал одни пятерки и вообще был хорошим мальчиком. Бад признавал это, хотя его старший сын зачастую объяснялся на языке, совершенно непонятном его родному отцу.
– Мы не должны бросать Расса дома одного, – заметила Джен.
Бад поднялся по лестнице в комнату сына, боли в ногах прошли от прилива энтузиазма. Ему вдруг стало необычайно важно, чтобы и Расс пошел вместе с ними, чтобы они опять были все вместе.
Комната старшего сына была для Бада непроходимыми джунглями. На стенах – портреты рок-звезд, стол завален тонкими книжечками в бумажных обложках. Вместо картинок на этих обложках значились имена авторов, о которых Бад слыхом не слыхивал: Камю, Сартр, Ницше, Мейлер, Достоевский. На полках стояли журналы, на обложках которых букв было намного больше, чем красочных изображений. Незнакомый Баду мир, во многом для него загадочный. Сам он не проучился в университете и года. Потом в госпитале военно-воздушных сил умер его отец, и Бад, бросив учебу, через несколько недель ушел в армию и четыре года прослужил в авиации.
– Ну, что у тебя за доклад? Он не может подождать?
– Папа, если я не справлюсь с ним, то Фостер не даст мне рекомендацию в Принстон. Он поставил мне такое условие. Я пишу доклад, а он рекомендацию.
– Твой брат так хорошо играл вчера.
– Я знаю. Это просто потрясающе. Я действительно очень рад за него. Но… доклад.
– Да, конечно, я понимаю, – сказал Бад, хотя на самом деле ему ничего не было понятно.
Расс был худощавым парнем, состоящим из костей и сухожилий. Волосы, на взгляд Бада, слишком уж длинные. На мочку его левого уха Бад вообще старался не смотреть, там что-то поблескивало. Бад не одобрял и манеру старшего сына одеваться. Тот постоянно носил черное. Исключение составляла только кожаная куртка, как у летчиков в те далекие годы, когда Бад служил в авиации.
Расс уже вполне отчетливо понимал, чего он ждет от жизни. Он любил своих близких и никогда не доставлял им никаких хлопот, но ему хотелось вырваться из семейного круга, где ему было душно и тесно, в широкий и бушующий страстями мир. Он все время читал. Он понимал, что если будет много читать, то вырвется из Оклахомы.
– Все в порядке, папа. – Джефф вслед за отцом поднялся в комнату к брату. – Он у нас умница. Ему надо учиться.
Это было сказано совершенно беззлобно; Джефф и Расс никогда открыто не конфликтовали. У них были совершенно разные круги общения. В школе их пути практически никогда не пересекались. И это было совершенно естественно, это было разумно.
Пусть это разумно, но Бад почувствовал себя уязвленным и разозлился. Он очень любил, когда его мальчики были вместе и он мог опекать их, как в то время, когда они были еще маленькими. Ему нравилось это ощущение, он чувствовал себя королем, и, возможно, именно это чувство нравилось ему даже больше, чем возможность что-то дать своим детям. Джен как-то сказала ему, что это эгоистично с его стороны: мальчики имеют право быть самими собой, личностями, а не его маленькими слугами. Дети не должны являться отражением его достоинств. Бад не мог вполне с этим согласиться. Вокруг он наблюдал массу угрожающих признаков.
Авторитет власти разваливался на глазах. Раньше он видел это, патрулируя дороги, а теперь нечто подобное пришло в его семью. Он понимал, что битва проиграна, бороться с этим бессмысленно. Дни отцовского права сочтены. Он говорил себе, что прекрасно все понимает и сумеет это пережить. Но он тосковал по чувству хозяина, тому чувству, которое обычно овладевает человеком, когда он наконец выплатил залоговую стоимость дома.
– Ладно, нет проблем. Мы принесем тебе что- нибудь.
– Спасибо, папа, – ответил Расс.
Они быстро собрались и уехали. На улице уже стемнело. По дороге они почти не разговаривали. Движение было небольшим. Они миновали мрачные стены Форт-Силл и свернули на ровное шоссе, ведущее в Лотон. Проехав тридцать километров, они оказались у ворот заповедника Уичито, где до сих пор можно увидеть живого бизона. Вокруг высились
