безрукавке и в очках в тонкой металлической оправе. Типичный современный мальчик с патлатой гривой кудрявых, словно наэлектризованных волос. Бад не мог удержаться от сравнения – парень напомнил ему Расса.
– Прошу прощения.
– Я могу быть вам чем-нибудь полезен?
Бад показал свое удостоверение:
– Сержант Бад Пьюти, Оклахомский дорожный патруль. Я ищу доктора Дикштейна. Где он?
– Э-э, видите ли, в чем дело, доктор Дикштейн – это я. Дэйв Дикштейн. Что я могу сделать для вас, сержант?
Боже, как быстро в наши дни делают карьеру молодые люди! Бад был обескуражен, ему трудно было представить, что человек, занимающий такое высокое, по его понятиям, положение, может быть так молод.
– Сэр, я надеюсь, что вы сможете мне помочь в одном деле.
– Ну и?.. – По тону чувствовалось, что молодого человека обуревают противоречивые предположения.
– Вы, должно быть, слышали, что пару месяцев назад из каторжной тюрьмы штата в Мак-Алестере сбежали трое заключенных. Сейчас они разыскиваются в связи с вооруженным ограблением и убийством четырех полицейских и двух граждан.
– Конечно слышал, по телевидению только об этом и говорят.
– Сэр, есть предположение, что один из них – художник. Он изучал живопись на Восточном побережье, в Балтиморе.
– Так, правда, я не совсем…
– Видите ли, я принес с собой несколько его рисунков. Кажется, он очень любит рисовать львов.
Молодой человек пристально взглянул на Бада.
– Сэр, я не специалист по живописи, – продолжал Бад, – и, по совести сказать, не смогу отличить одного художника от другого. Я даже не помню, кто из них отрезал себе ухо. Но я подумал, что смогу найти специалиста, который посмотрит на эти рисунки. Может, он увидит в них то, чего не вижу я. Может быть, в них есть какое-то скрытое от меня значение. И кто знает, может, это даст мне в руки какую-нибудь ниточку.
– Вы знаете, – сказал доктор Дикштейн, – я писал докторскую диссертацию по обнаженной натуре в картинах художников эпохи Возрождения. Это, как вы понимаете, имеет мало общего с интересующими вас львами. Но я был бы счастлив взглянуть на них. Кстати, по дороге сюда, сержант, вы обратили внимание на наших львов, у входа?
– Да, сэр, обратил. Именно из-за них я и зашел к вам.
– Это копии львов, стоящих в Чикагском институте искусств. Лев является темой романтического искусства в течение тысячелетий. Обычно – и это особенно характерно для романтической традиции – лев является воплощением мужской сексуальности.
– Не думаю, что эти парни большие романтики.
– Я тоже так не думаю, – произнес доктор Дикштейн.Ричард извлек из конверта фотографию. Ее сюжет был ему не вполне ясен. Детали знакомы и узнаваемы, но в их компоновке было что-то такое, что лишало снимок внутреннего смысла. Он отчетливо различал комнатные туфли, интерьер спальни, кровать, двух спящих людей на ней, красивую ночную рубашку, купальный халат.
До него дошло, что на фотографии изображена та самая комната, в которой сейчас находился он. Что кровать, расположенная между двумя окнами, – то самое ложе, которое теперь с таким удовольствием делили Ламар и Рута Бет. Да и фотограф стоял почти на том же месте, где сейчас находился Ричард, ну, может быть, метра на полтора-два ближе.
Непроизвольно Ричард сделал по деревянному полу несколько шагов по направлению к изножью кровати, чтобы оказаться в точке съемки. Он посмотрел на кровать, которая была в этот момент так красиво заправлена, так чиста, так заботливо застелена белоснежным покрывалом, украшенным мелкими розочками. Он посмотрел на стену над кроватью. Стена была столь же белоснежной, как и покрывало. Она была белой и голой.
Ричард вновь перевел взгляд на фотографию. На снимке изображалось точно то же самое, за одним досадным исключением: люди, лежавшие на кровати, не спали. Они были мертвы. Кто-то выстрелил в них, спящих, из крупнокалиберного ружья. Ричард был уже достаточно подкован, чтобы судить об этом. Пули раскроили им черепа, и они лежали на подушках, как расколотые арбузы, выставив на всеобщее обозрение свои внутренности. Стена была как будто расписана Джэксоном Поллоком, который творил, одурманившись амфетаминовым порошком: брызги крови, кусочки плоти и фрагменты кожи – полный набор из каталога смерти. С тех пор стену основательно отчистили и перекрасили.Ричард почувствовал приступ дурноты. Очевидно, это родители Руты Бет; трагедия, о которой она так туманно намекала в своем письме, являлась убийством. Кто-то вломился в их дом и убил наповал маму и папу. Рута Бет, скорее всего, обнаружила их именно в таком виде; это объясняло ее угрюмость, отклонения в поведении и странную привязанность к таким людям, как Ламар Пай, к людям, которые могли ее реально защитить.
Но как могла она после всего этого оставаться в этом доме?
Как могла она спать в этой кровати?
Ричард содрогнулся.
Он снова взглянул на фотографию. Кровь, повсюду кровь – настоящее хищное пиршество крови, торжество льва над своей добычей.
В нем что-то перевернулось. Как будто в мозгу щелкнул выключатель. Он почувствовал – о благие небеса! – что у него эрекция.
Ричард быстро засунул фотографию в конверт, а конверт положил на прежнее место. Он вернулся к своему рабочему столу. В ушах шумела кровь.
Лев. Лев.
Карандаш стремительно летал по листу бумаги.
Бад раскрыл свою папку, извлек оттуда три рисунка и веером разложил их на столе доктора Дикштейна: грубый набросок, который он нашел в тюрьме среди вещей Ламара, рисунок, найденный на ферме Степфордов, и эскиз на салфетке с места преступления в ресторане Денни.
– Он учился в Балтиморе. Там хорошо учат?
– Да, в Мэрилендском университете. Это очень хорошая школа, – сказал Дикштейн. – Вы знаете, вообще-то все это очень необычно. Изучая жизнь художников, приходишь к выводу, что среди них много неистовых и малоприспособленных к жизни людей. Но их неистовство и ярость чаще всего направлены на самих себя. Знаменитое отрезанное ухо Ван Гога – это проявление такой тенденции. Они очень редко направляют свою враждебность на окружающий их мир. Для этого они чересчур нарциссичны.
– Мы не знаем, насколько жестко им управляют. Он сидел в одной камере с закоренелым уголовником, вооруженным грабителем по криминальной профессии. Это очень сильная криминальная личность. Мы думаем, что Ричард просто присосался к нему. Ламар умеет заставлять людей делать то, что захочет. Он настоящее чудовище.
Молодой доктор некоторое время внимательно рассматривал рисунки.
– А вот это, как мне кажется, не его рука.
– Нет. Это след вдавления от карандаша, который я нашел на странице журнала, принадлежащего Ламару.
– Скорее всего, это след обведенного рисунка. Линии тяжелы, грубы и мертвы.
– Я тоже так думаю. Но оригинала я не видел. Этот оттиск я нашел в «Пентхаусе». Свет падал под косым углом, я увидел вдавления и сделал оттиск.
– Понятно, но оригинал, очевидно, принадлежит карандашу Ричарда.
– Несомненно, сэр.
– Да, я вижу что-то общее между всеми тремя рисунками. А вот над этим он работал поусерднее, чем над остальными.
– Да, сэр. Это он нарисовал на ферме Степфордов. Они рассказали, что Ламар приказал Ричарду идти наверх, держать под наблюдением дорогу и одновременно рисовать.
– Так это задание?
– Да, сэр.
– То есть он… пытался изобразить представление Ламара о самом себе?
– Да, сэр.
– Это весьма романтично… Послушайте, сержант, не надо называть меня «сэр», я привык к тому, что все называют меня Дэйвом. Мне такое обращение нравится гораздо больше.
– Хорошо, пусть будет Дэйв.
– Вот и ладно. Таким образом, это представляет нам, как Ламар оценивает себя сам. Мужчины, которые мнят себя львами, считают, что они могучи, царственны, сексуально привлекательны и очень романтичны. Они невероятно самовлюбленны и тщеславны. Бьюсь об заклад, что это типичная преступная личность.
– Я согласен с вами.
– Да. Думаю, что так оно и есть. И… это не законченная работа. Вероятно, вы заметили, что второй лев слишком красив, в нем есть какая-то вычурность. Первый рисунок грубее, но насколько же он лучше! В номере два чувствуется, что Ричард очень старается. Он под действием противоречивых импульсов. Очень напоминает творчество мастеров Возрождения, это очень по- итальянски. Он хочет угодить своему патрону, могущественному господину, который ничего не понимает в искусстве, но желает, чтобы картина ему понравилась. Но при этом личность мастера и его устремления пробивают себе дорогу, и их можно проследить. Ричарда выдает его талант. Он знает, что его работа намного ниже его возможностей. Он прекрасно это осознает, но у него не хватает душевных сил подняться над уровнем коммерческого заказа. Ему не нравится этот материал, и в душе он его проклинает. Это очень простая коллизия: викинг – прирожденный воин, элитный убийца. Н-да. Арендт в свое время говорил о банальности зла. То, что рисует Ричард, подходит под это определение, и он это прекрасно знает. Ему не нравится его работа, но у него не хватает духу от нее отказаться. А что с ним будет, если он откажется?
– Мне не хочется говорить вам об этом.
– Охотно верю.
– А он хорош? Я имею в виду, как художник?
– Что-то в нем есть. Не знаю даже, как выразиться точнее. У него очень хорошая техника. Он не хочет рисовать то, что ему приходится рисовать, но он это делает. Создается определенный внутренний конфликт, и получается довольно интересная вещь.
– А что вы можете сказать о третьем рисунке?
– Ну… энергично, стремительно, изысканно. Не броско. Нарисовано
