идти домой, а моя идти спать.
– Черт возьми, – произнес Ламар задумчиво, – это сильно смахивает на грабеж.
– Твоя же хочет платить за самый лучший.
– Вот дерьмо! – выругался Ламар. – Как долго ты будешь ее делать?
– Двенасать часов. Начинай сейчас, кончай завтра полдень. Потом твоя будет лежать неделя. Будет сильно пить. Инфекция будет, больно будет. Но твоя сильно хочет? Каждый цвет больно будет. Жар, пот, почти смерть. Твоя без никакая радость будет. Твоя все еще хочет?
– Дерьмо все это, – произнес Ламар. – Я все вытерплю. – Он обернулся к Ричарду: – Ты и Рута Бет встаньте около бензоколонки так, чтобы машину было не видно с дороги. Будете смотреть, как бы чего не вышло. Скажи Оделлу, чтобы шел сюда. И пусть возьмет с собой ружье. Понял?
– Да, Ламар.
– Ладно, старик. Принимайся за работу. Сделаешь мне хорошего льва, идет?
– О 'кей, Джо. Сделаю как надо.
Было видно, что старик просто счастлив.В первый раз Бад проехал мимо домика, не заметив его. Не было никаких опознавательных знаков, по которым можно было бы сказать, что заведение вьетнамца находится именно здесь. Не мудрено было не заметить заброшенную лачугу на пустынном и мрачном шоссе. Правда, когда Бад подъехал к первым домам Индиахомы, он понял, что проехал мимо нужного ему места. Он развернулся и двинулся обратно. Машина рассекала чернильный мрак. Съеденный в ресторане ростбиф лениво шевелился в желудке. Баду очень хотелось избавиться от пистолета тридцать восьмого калибра, висевшего на поясе и сильно давившего на живот. Какого черта он вообще взял с собой три пистолета, когда вполне можно было бы обойтись и двумя?
На обратном пути он сразу заметил лачугу, одиноко торчавшую на фоне унылой прерии и спрятавшуюся под несколькими чахлыми деревцами. Он подъехал к дому и еще раз огляделся. Место было абсолютно тихое и заброшенное. На площадке не стояло ни одной машины. Над дверью висели прихотливо изогнутые неоновые трубки. Но они не светились и были не видны с дороги. Из-под ставня на одном из окон пробивалась узкая полоска света.
«Какого дьявола? – подумал Бад и понял, что сейчас он попросту смешон. – Коль уж я избрал такой путь, я пойду до конца, иначе вечер можно будет считать бездарно загубленным».Ричард во мраке пытался рассмотреть Руту Бет. Он слышал ее дыхание, мог разглядеть ее глаза. В нем шевельнулась жалость к этой женщине. Можно себе представить, что она пережила ребенком, столкнувшись с убийцами своих родителей.
– Как ты себя чувствуешь, Рута Бет? – спросил он.
Она обожгла его суровым взглядом сузившихся глаз.
– А тебе-то какое дело до этого?
Он ощутил ее боль.
– Рута Бет, я знаю, какой тяжелой подчас может быть жизнь. Я подумал, что если тебе надо с кем-нибудь серьезно и по душам поговорить, то я готов и хочу этого…
Рута Бет с отвращением отшатнулась от него.
– Уж не роман ли у тебя на уме? Может, ты вздумал за мной поухаживать?
– Ну что ты!
Она замахнулась на него маленьким, крепко сжатым кулачком.
– Если ты, Ричард, посмеешь дотронуться до меня, то я клянусь, что ты месяц будешь глотать зубы. А потом тобой займется Ламар!
– Рута Бет, я только имел в виду…
– Заткнись, – прошипела она.
Как раз в это мгновение на стоянку перед входом в лачугу въехал пикап.
Человек, находившийся в машине, помедлил секунду, а потом вышел. Какое-то время он стоял перед закрытой дверью и о чем-то раздумывал.
– Ты видишь?
– Здоровый мужик в ковбойской шляпе. Больше ничего.
– Полицейский?
– Не знаю. Он не в форме. Может, одетый в штатское детектив? Какого черта ему здесь надо?
– Не имею понятия, – ответил Ричард, у которого не было никаких мыслей на этот счет.
– Нет, вряд ли, – ответила сама себе Рута Бет. На вразумительный ответ Ричарда она, по всей видимости, не рассчитывала. – Возможно, он едет из города. Но он двигался со стороны Индиахомы. Здоровый молодчик в большой машине; скорее всего, такую машину ему купило для поездок правительство, значит, ездит по казенной надобности. Какая-нибудь шишка или подобное тому дерьмо.
– Интересно, зачем он здесь остановился?
– Может быть, он знает Джимми Ки?
– Он не коп, – заключила Рута Бет. – Каким образом мог коп найти это место? Таких совпадений в жизни не бывает. Никогда.Дело было не в боли. Боль не пугала Ламара; его пугала беспомощность в сочетании с болью. Он лежал на спине. Сверху на него падал яркий свет. Грудь была гладко выбрита и смазана дезинфицирующим вяжущим раствором. Кожу слегка пощипывало. Все выглядело странно и таинственно: на фоне стены выделялся одноглазый гигант. Так, во всяком случае, воспринимал его Ламар со своего ложа. На самом деле это был тот же самый маленький вьетнамец, склонившийся над ним со своими иглами. На глаз старика была надета лупа. Линза увеличивала глаз до невероятно больших размеров, он казался единственным и налитым кровью.
– Твоя имей много крови, – рассмеялся старик. Его образ ассоциировался для Ламара с какой-то сценой из его прошлой жизни, но он никак не мог вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах видел это раньше.
Единственной реальностью в данный момент была игла. Она скрипела и постукивала в руках Джимми Ки, который, склонившись, колдовал над грудью Ламара. Боль не очень сильная, не такая сильная, как бывает от удара ножом или попадания пули, это были короткие, яркие, неожиданные уколы, вызывавшие сотрясение всего тела, как ни старался Ламар справиться с ним. Уколы заставляли его всякий раз подпрыгивать и извиваться.
– Не надо шевелиться. Какой черт! Ты как кот – котенок, а не лев.
Ламар попытался обуздать свои движения. Еще одиннадцать часов таких мучений!
И это были только цветочки. Сейчас наиболее легкий этап: наметка основных цветов и контуров. Самая тяжелая работа предстояла позже, когда тщедушный старик приступит к деталям и оттенкам и начнет работать тончайшими иглами, чтобы мелкими каплями краски вдохнуть в картину подлинную жизнь. Старик – настоящий профессионал, глухой к мукам своих клиентов. Он не обращал особого внимания на Ламара, сосредоточившись на своей работе.
Ламар боялся лишний раз вздохнуть. Он черпал силы только в одной мысли: мысли о своем двоюродном брате Оделле, малютке Оделле, сидевшем поблизости с несгибаемым терпением и верностью, которые так характерны для людей с задержкой в развитии, и игравшем в часового.Черт бы подрал этот непроницаемый мрак! Рута Бет не видела ни зги. Машина как машина, мужик как мужик. Он продолжал стоять, словно никак не мог на что-то решиться. Потом зашевелился, подошел к двери, и тут ей показалось, что его фигура кого-то ей напоминает. Откуда она может его знать?
– О-он х-хочет войти в дом, – сказал нараспев Ричард, начав заикаться. – Что нам делать?
– Заткнись! – рявкнула она вслух, а про себя подумала: «Что мне делать?»
Она видела, как мужчина приблизился к двери, снова остановился, поправил на голове шляпу, словно готовился войти в фешенебельный ресторан. Он был крупный парень, хорошо одетый, сильный и подтянутый, но не молодой. В нем было что-то до боли знакомое. Но что, черт побери? Рута Бет наклонилась, достала из-под сиденья лыжную маску и натянула ее себе на голову, потом на лицо. Почувствовала покалывание шерсти, запах собственного пота, тесноту маски. Изо рта запахло дешевой зубной пастой.
– Да ничего особенного не происходит, – вяло произнес Ричард. – Это просто ковбой. Желает сделать татуировку. Нефтяник какой-нибудь. Хочет, чтобы ему на бицепсе написали: «Я люблю Сьюзи К.». Вот и вся причина.
– Заткнись, дерьмо! – сказала Рута Бет.
Она достала с заднего сиденья принадлежавший Ламару обрез полуавтоматического «браунинга» двенадцатого калибра и сняла его с предохранителя. Потом рукой пощупала висевший у нее на поясе СИГ сорок пятого калибра, оставленный ей Ламаром.
– Хоть бы все обошлось, – молился Ричард. – Господи, сделай так, чтобы все обошлось.
Мужчина вошел в дом и закрыл за собой дверь. Наступила полная, благословенная тишина.
– Вот так, – сказал Ричард, – только и всего.
Затем раздались звуки частых выстрелов, они следовали один за другим, дико грохоча в тишине. Вспышки выстрелов, как молнии, на мгновения рассеивали мрак и темноту дощатого домика.Глава 23
Животные!
Зоопарк!
Взгляд Оделла блуждал по стенам, увешанным экстравагантными изображениями, задерживаясь то на одном, то на другом из них.
Чудо!
Это лев, а это птичка.
«Большая птичка и змея. Тигр. Ррррррр! Тигр злой. Медведь. Урррхххх!»
Он начал подражать рычанию зверей, дрожа от восторга. Так много разных животных. Картинки тронули что-то почти забытое и несвязное в пластах его памяти. Это было очень давно. Он был тогда совсем маленьким, и мама взяла его на ферму миссис Бин и разрешила ему поиграть с козами. Оделл запомнил скопление коз вокруг, забавные звуки, которые они издавали, их густой животный запах и влажную мягкость их языков, облизывающих его лицо. Он слышал голос мамы: «Смотрите, я никогда не видела, чтобы он так улыбался».
Потом они вернулись домой, а там был папа. Папа был злой. Папа всегда бил Оделла.
«Этот чертов дурак, безобразный, как дерьмо, безмозглая скотина» – так кричал папа и бил Оделла ремнем, а мама плакала. Оделл никогда не плакал.
Дверь открылась.
Бад задержался в дверях, взялся рукой за дверную ручку и был удивлен тем, что дом не на замке. Он вступил в маленькую темную комнату, пропахшую табачным дымом, дезинфекцией и потом.
Его окружали необычный покой и полная тишина. Создавалось впечатление,
