вздрогнул.
– Хочу сообщить тебе еще одно известие, которое вряд ли тебя порадует. Наш офицер по связям с прессой видел телевизионную передачу и просмотрел оклахомские газеты. Репортеры и вся общественность очень разволновались по поводу того факта, что ты отстрелил Ламару пальцы, они расценивают это как зловещую шутку и считают тебя изощренным садистом.
– Кто-нибудь объяснил им, что это обычное явление в перестрелках такого рода?
– Ты можешь объяснять им все, что тебе угодно. Но они прислушиваются только к тому, что совпадает с их представлениями о схватках, полученных при просмотрах боевиков по телевизору. Вот так-то. Эти сообщения могут взбесить Ламара. Поэтому мы хотим на время вывезти твою семью в безопасное место.
– О господи, этого еще не хватало!
– Поверь мне, Бад, так будет лучше.
– Один из моих парней получил при выпуске четыреста баллов, а второй заканчивает школу с похвальным листом. Я не могу сейчас забрать их из школы. Это неповторимое время в их жизни. Оно не вернется.
Полковник внимательно посмотрел на него.
– Ну ладно, – наконец сказал он, – я организую круглосуточное наблюдение за твоим домом. Это тебя устроит?
– Так было бы лучше всего.
– Полагаю, что такой старый вояка, как ты, сумеет постоять за себя.
– Полковник, я хотел бы спросить вас кое о чем. Можно?
– Конечно, Бад, спрашивай.
– Что со стариком Гендерсоном? Где он?
– Знаешь, его уволили. Он растратил кучу казенных денег на это мероприятие с машинами и ничего не получил. Из рисунка льва ты вытянул больше полезной информации, чем он из полумиллиона долларов, которые предоставили власти штата в его распоряжение. К тому же он здорово пьет, ну, ты же знаешь. Сколько же еще можно было терпеть? Надеюсь, со мной такого не случится. Жалко, конечно, старика, как-то некрасиво все получилось.
Бада продержали в госпитале еще три дня, скормив ему за это время целую упаковку его старого приятеля перкодана. На четвертый день в десять часов утра его сдали на попечение Джен. Они поехали домой в ее машине. Стреляющая боль в ноге все еще сильно донимала его, и, хотя на глазу уже не было повязки, перед глазом Бад все еще видел густой туман. Да и все тело болело, как один огромный синяк или порез.
– Ну вот, сейчас тебе будет легче.
– А что мне, собственно говоря, остается теперь делать? Буду много спать, ходить к Джеффу на игры и все в таком роде.
– Бад, сезон уже почти кончился. Последняя игра завтра.
– Да, это еще одно, что меня беспокоит, я плохо относился к Джеффу, невнимательно. Наверное, поэтому он в последнее время такой раздражительный.
– Бад, что происходит?
– Что ты имеешь в виду?
– Что-то происходит. Я имею в виду, что происходит что-то неладное. Такое впечатление, что ты постоянно где-то витаешь – очень далеко от дома. Ты перестал с нами общаться. Мне кажется, что ты приберегаешь все лучшее, что у тебя есть, для кого-то другого.
В душе Бада алым цветом распустился цветок ярости. Он терпеть не мог, когда Джен начинала выпытывать его секреты. Однако на этот раз он сдержался.
– Все дело в Ламаре. Я участвовал в двух перестрелках, мотался по госпиталям, у меня убили напарника, несколько дней назад я сам убил человека. А ты спрашиваешь меня, где я витаю.
– Нет, Бад, это что-то другое. Я же знаю тебя уже двадцать пять лет. Я вижу, что с тобой что-то неладно. Ты должен мне все рассказать.
Бад почувствовал себя очень неловко. Вот прекрасный шанс, подумалось ему. Скажи ей. Сделай это теперь же, культурно, цивилизованно, дружелюбно. Не должно быть дикой сцены с криками, слезами, обвинениями в предательстве. Скажи ей, что ты встретил другую женщину, что ты не оставишь Джен своими заботами, но что пора сделать выбор. Все ведь будет хорошо. Это будет лучше для всех.
Но Бад даже не стал подыскивать подходящие слова. Он все равно не смог бы их выговорить. Для него это неприемлемо и невозможно.
– Нет, – настаивал он на своем, – в остальном у меня все прекрасно. Я просто хочу отдохнуть и узнать из газет, как они возьмут Ламара. Клянусь тебе, что это так.
В ответ она промолчала. Это молчание тяжким грузом повисло в воздухе. Бад понял, что больше ничего не сможет сказать.
Когда они подъехали к дому, Бад заметил у подъезда машину с официальным номером властей штата.
– Давно они здесь? – спросил он.
– Да. Там двое из БРШО. Неподалеку стоит еще одна машина. Я пригласила их в дом, но они сказали, что будут сидеть в машине и наблюдать. Ты думаешь, что он замыслил что-нибудь против нас?
– Кто? Ламар? Не знаю. Сомневаюсь.
– Ну, если ты так считаешь…
– Конечно, ничего нельзя сказать наверняка. Но ребята пресекут любую попытку нападения.
Бад помахал рукой двоим в машине. Лица их были исполнены сознания собственной значимости, на головах красовались ковбойские шляпы. Они кивнули ему в ответ и продолжили наблюдение за окрестностями.
Бад вошел в дом. Какое же это было неизъяснимое блаженство – подниматься по ступенькам родного дома, несмотря на то что каждый шаг отдавался болью во всем теле. Он почувствовал прилив сил. Он пережил кошмарную перестрелку и вернулся к себе, где все было так же, как тогда, когда он уходил. Чистюля Джен содержала дом в идеальном порядке, и в комнатах стоял только запах мальчиков – неповторимый и родной. Было такое чувство, что с плеч упал тяжкий груз.
Он подошел к сейфу, где хранилось оружие, достал оттуда охотничье короткоствольное ружье, пять патронов, заряженных крупной дробью. Он не стал заряжать ружье, а запер дверцу сейфа, бросил патроны в шкаф, а ружье прислонил к стене.
– Джен, девочка моя, я тут выставил ружье из сейфа. Оно не заряжено, патроны лежат в шкафчике, чтобы были под рукой в случае чего. Ладно?
– Ладно, Бад.
– Где у нас газеты?
– В гостиной.
– Я возьму их в спальню.
Она не ответила.
Бад взял газеты и направился в спальню. Он разулся, принял очередную дозу перкодана и лег в постель. Он прочитал все, что было написано в газете о его приключениях, причем в статьях его называли по имени и писали, что он действовал как переодетый полицейский и инкогнито – вот, оказывается, в чем вся штука! – и отзывы полковника и полудюжины других офицеров о том, какую титаническую работу он проделал. В газетах помещалась его смазанная и нечеткая официальная фотография.
В целом отзывы в прессе были достаточно доброжелательные. О нем писали почти как о герое, и никто не обмолвился словом о том, что именно он был тем патрульным полицейским, которого Ламар и Оделл обвели вокруг пальца три месяца назад. Это было хорошо. Во всяком случае, никто не смог бы упрекнуть его в том, что он действовал из соображений личной мести. Может быть, репортеры оказались слишком тупыми, чтобы собрать воедино все факты, но это вряд ли. Скорее всего, кто-то сказал им, что надо обойти этот острый угол, и они согласились.
Ему очень не понравилось, как газетчики раздули историю о пальцах Ламара. Они вообразили, что все было очень забавно. Репортеры преподнесли это как шутку меткого стрелка. Эх, если бы он был метким стрелком, то уложил бы Оделла первым же выстрелом, а не тридцать третьим, а Ламара убил бы со второго выстрела.
Около часа он уснул. В три проснулся и обнаружил на письменном столе записку Джен: она ушла по делам. Расс и Джефф должны вернуться поздно, они собирались пойти вечером в магазин Меера. Интересно, они ушли? Может, остались?
Бад перевернулся с боку на бок и набрал номер Холли.
– Привет, – сказал он. – Как дела?
– О, Бад, все говорят, что ты великий герой! Бад, ты стал знаменитым.
– Какая ерунда! Эти болтуны забудут обо мне так же быстро, как они все это написали.
– Ты в порядке?
– В полном, клянусь тебе. Повязку с глаза я уже снял, но на физиономии у меня полно царапин, а на левой ноге – повязка. Нога еще отечная и немного болит, но, кажется, я оказался крепок, как бык. Ламар не смог меня убить. Правда, ради справедливости надо сказать, что и я не смог убить его.
– Бад, когда мы увидимся? Я так хочу быть с тобой. Я ужасно по тебе соскучилась. Я хочу ухаживать за тобой.
– Да что ты? Не надо за мной ухаживать. Радость моя, со мной все в полном порядке. Я же тебе сказал, я скоро поправлюсь – это вопрос нескольких дней, вот только царапины затянутся. Ты подождешь, правда? Мы же с тобой так близки.
– Бад, значит, ты все-таки решился? Мы только пока не вместе, а потом ты собираешься быть со мной навсегда? Я не могу вынести саму мысль о том, что нам придется расстаться. Я так боюсь, что ты переменишь свое решение и вернешься к жене. Ведь тебе легче так поступить.
Бад знал, что он никогда не обещал ей оставить свою семью. Он не смог бы заставить себя это сделать. Разница была, может быть, не очень велика, но граница между двумя решениями очень четко пролегала в его сознании: между банальной супружеской неверностью и нарушением обетов.
В то же время в голосе Холли звучала такая покорность, такое желание и такое отчаяние. Как она может так сильно любить его? Она что, сошла с ума? Что произойдет, когда она увидит его таким, каким его видит Джен? Увидит, что он малоподвижный и инертный, нелюдимый чурбан, который дает слишком мало, но не забывает многого требовать, который в свободное время обожает копаться в своем оружии. Это его несколько напугало. Но он ничего не сказал Холли, чтобы не обидеть ее и не причинить ей боль.
– Нет, я как раз занят тем, что работаю над этим. Ты знаешь, когда эти ребята стреляли в меня, я думал о тебе.
– Здорово, Бад. Я очень рада это слышать.
– Скоро, Холли, скоро, я клянусь тебе.
Бад повесил трубку и
