на работе сменную одежду.
Феликс вышел, а Гвендолин тем временем положила его носки на кондиционер и переставила мокрую обувь поближе к теплой струе воздуха. Едва она разогнулась, как нестерпимо заболела голова, а в ушах снова послышался неприятный шум. С трудом, добравшись до диванчика, молодая женщина примостила голову на валике и в ожидании Феликса прикрыла глаза.
— Извини, что так долго, зато… Эй, что с тобой? — Он подбежал к ней и тыльной стороной ладони потрогал лоб и щеки. — Да у тебя испарина! Эй, Гвендолин, отзовись!
Сердце у него бешено забилось. Что, если у нее внутреннее кровоизлияние? Или, не дай Бог, серьезная травма головного мозга? Или…
— Я просто отдыхаю, — сообщила она, не открывая глаз. — Не беспокойся, со мной все в порядке.
Феликс с облегченным вздохом выпрямился и полюбовался высоким лбом, мягко очерченными скулами и чуть приоткрытыми пухлыми губами.
— Какая жалость! — произнес он с преувеличенным огорчением. — А я уже было собирался снова прибегнуть к искусственному дыханию… Кстати, оно помогает вернуть цвет лица.
— А что, мое лицо нуждается в этом?
— Еще как!
— Тогда добро пожаловать.
Сильные губы овладели ртом Гвендолин, и она почувствовала, как тает от неземного блаженства. Руки Феликса, его губы дарили ей ощущение уюта и безопасности. И дело было не в том, что она только что пережила аварию, а потом чуть не замерзла, — дело было в самом Феликсе Миллингтоне.
Впрочем, что-то, вероятно, все же произошло, что-то притупившее ее привычную настороженность и высвободившее обычно дремлющие чувства, потому что никогда в нормальных обстоятельствах она не предложила бы мужчине поцеловать ее.
Вот достойное занятие, которому я готов посвятить каждый день моей жизни, мелькнуло в голове Феликса, пока пальцы его скользили по обнаженным плечам молодой женщины, по шелковистой коже ее спины.
Глаза Гвендолин светились умом, теплотой и чувственностью — качества, которые он скорее угадал, чем увидел в ней два года назад, и вот столкнулся с ними непосредственно. Женщина эта, несмотря на свой причудливый костюм, не выглядела лишь игрой его воображения. Наоборот, она была слишком осязаема и слишком реальна, и реальностью своей пугала его. Следовало бы остановиться, прервать поцелуй… Но Феликс Миллингтон не мог.
За него это сделала сама Гвендолин, когда пальцы ее, скользнув по шее, вместо ожидаемого галстука нащупали ворсистую ткань.
— Откуда это? — изумилась она и открыла глаза.
— Это то, о чем я начал говорить прежде, чем ты меня испугала. — Феликс критически осмотрел ее. — Цвет лица практически восстановился.
— Ты профессионально уходишь от ответа. А тебе не кажется, что белые шорты и тенниска не вполне подходят для сегодняшней погоды?
Он усмехнулся.
— Вообще-то весь этот наряд я должен был извлечь на свет завтра утром перед тем, как выйти на теннисный корт под пальмами. Но поскольку брюки мои сушатся на батарее в кабинете, выбирать не приходится. Что касается тебя — к сожалению, могу предложить только это…
— Чудесно! — Гвендолин с радостью выхватила у него из рук мужскую сине-белую рубашку с длинными рукавами. — У меня от моего костюма вот-вот начнется чесотка, так что я очень признательна.
С этими словами она накинула рубашку и застегнула ее.
— А куда ты спрятал теннисные туфли?
— В кейс. Упаковал вместе с предметами личного туалета, чтобы взять в качестве ручного багажа в самолет. В мои последние две командировки багаж прибывал как раз в день отлета домой, и я сделал соответствующие выводы…
Гвендолин покачала головой.
— Воистину говорят: от оптимизма до пессимизма — один шаг.
— Я просто прагматик, — пожал плечами Феликс и протянул ей пару белых носков. — Надень! Мои сейчас должны высохнуть.
Глядя, как молодая женщина направляется переодеваться, Феликс шумно выдохнул.
— Сзади ты выглядишь не менее возбуждающе, чем спереди, — сообщил он.
Услышав эти слова, Гвендолин замерла в дверном проеме.
Дамская комната на четвертом этаже больше походила на благоухающий сад. Да, в банке заботились о комфорте и средств на него не жалели. Аквариум в полстены, населенный изумительной красоты вуалехвостами, удобные кресла. Лампы под желтыми абажурами на низких столиках придавали комнате особенный шарм, ненавязчиво подчеркивали уют.
Мягкое зеленое ковровое покрытие с густым ворсом создавало впечатление молодой травки под ногами. Повсюду висели горшки с экзотическими цветами, пряный аромат которых приятно щекотал ноздри. Да, это все было хорошо.
Но, увидев себя в зеркале, Гвендолин не смогла удержаться от горестного стона. Веки и щеки в потеках туши, глаза с огромными зрачками, как два горящих факела на мертвенно-бледном лице, из-под белой повязки торчат растрепанные волосы.
— И он тебя осмелился поцеловать? Тебя, этакую ведьму, сбежавшую с шабаша!
Гвендолин показала язык отражению. О, тушь для ресниц была даже на языке!
Смыв косметику с лица, и кое-как приведя в порядок волосы, она безжалостно затолкала остатки своего костюма в мусорный контейнер. Рубашка Феликса смотрелась вполне прилично и скрывала от глаз все те неисчислимые прелести, которыми может похвалиться, молодая и красивая тридцатилетняя женщина.
Натянув длинные носки, доходящие ей почти до колен, Гвендолин снова подошла к зеркалу.
— Вот я и готова к вечеринке, — сказала она со вздохом. — Надеюсь, охрана не будет строго судить мой внешний вид и пропустит меня в буфет.
Снова накатили усталость и головная боль. Порывшись в сумочке, Гвендолин нашла упаковку аспирина и выпила сразу три таблетки.
Возвращаясь, она услышала сводку погоды — это работало радио в кабинете Феликса Миллингтона. Скорость ветра — семьдесят километров в час с порывами до ста. Видимость в снегопаде — нулевая. На приозерном хайвее — авария, трое пострадавших. Кое-где прервана работа энергетической и телефонной служб, множество жителей в городах на побережье Мичигана остались без света и связи. Школы и церкви распахивают свои двери, предоставляя убежище нуждающимся в этом жителям…
— Подумать только, через что мы с тобой прошли! — воскликнула она, входя.
Феликс, снова в брюках и носках, повернулся лицом к двери и выключил радио.
— Мне тоже не верится, — сказал он, поднимаясь из кожаного кресла. — Принести, чего-нибудь попить? И как твоя голова?
— Ничего приносить не надо, а голова в порядке — я приняла аспирин, — ответила Гвендолин и, усевшись на диванчик у стены, с трудом подавила зевоту. — Не возражаешь, если я немного подремлю?
— Возражаю. Тебе нельзя спать.
— Почему это?
— Я где-то читал, что людям с сотрясением мозга нельзя давать спать.
Гвендолин возвела глаза к потолку и приоткрыла рот, как это делают все молодые актрисы в телевизионных фильмах, изображая свое возмущение происходящим.
— Бред какой-то! Я устала, я хочу спать.
— Не гримасничай. Это из-за сотрясения, — возразил Феликс, усаживаясь рядом.
