— А не включить ли станцию чрезвычайного вещания? — спросила Гвендолин.
Феликс покачал головой.
— Гвендолин Снайдерсон, это всего лишь снежная буря, а не ядерная атака, так что станция, скорее всего не работает.
Молодая женщина снова взглянула в окно.
— Господи, какое сказочное зрелище! Никогда не видела город таким!
— Ты еще что-то видишь в этой пурге? — саркастически поинтересовался Феликс.
Переключив приемник на ультракороткий диапазон, он принялся крутить антенну, потом переставил радио на окно и принялся «шарить» по длинным волнам. Тишину прервала музыка.
— Смотри-ка! — Лицо Феликса расплылось в восхищенной улыбке. — Люди на местной радиостанции работают!
Гвендолин чихнула и, повеселев, стала складывать портьеру. Передавали записи старых песен Джолли Родса. За ними последовала композиция в стиле кантри, исполняемая оркестром под управлением знаменитого Стивена Берроуза. А затем под финальные аккорды Девятой симфонии Бетховена прозвучала реклама пилюль для тех, кто желает избавиться от желудочных спазмов.
Молодая женщина уже собиралась выругаться по поводу такой бездарной программы, как к микрофону вернулся ведущий. Голос его звучал встревожено:
— На Эванстоун обрушилось рекордное количество осадков, а снег, между прочим, все еще продолжает идти. Вчерашний циклон принес нам снегопад и ураганной силы ветер. Жизнь города практически парализована. Все учреждения закрыты, никакого движения на дорогах не наблюдается. Городские власти предлагают жителям оставаться там, где они находятся. Сообщается об авариях на линиях электропередачи, произошедших оттого, что ветер повалил опоры. Нам к этому часу стало известно о ста тридцати шести пострадавших автомобилистах.
— Ого! — воскликнула Гвендолин. — Похоже, нам еще повезло! Мы здесь в полной безопасности. Наверное, все шоссе будут надолго перекрыты.
Феликс вздохнул и щелкнул переключателем диапазонов. И по комнате поплыла мелодия танго…
— День начинается с катастроф и катаклизмов, прекрасно! — Гвендолин стукнула от злости кулаком по собственному колену. — Проклятье! У меня столько дел, а я торчу в этом здании!
— Будь моей гостьей, — беззаботно предложил Феликс и сделал жест, означающий приглашение к танцу. Заметив ее скривившиеся губы, он добавил: — Впрочем, ты вольна выйти на улицу, вызволить из гаража свою машину или взять такси. Представляю себе текст сообщения: «Гвендолин Снайдерсон, всего- навсего сто тридцать седьмая жертва стихии!» О тебе скажут по радио, это верный шаг к настоящей популярности.
— Ты не будешь так любезен заткнуться? — Гвендолин уселась на широкий подоконник и поболтала ногами. — Я чувствую себя дикаркой, пока не почищу зубы и не выпью чашечку кофе. Кроме того, я не понимаю причин твоего радостного настроения. Ты лишился возможности загорать на золотом песочке, флиртовать с красавицами, купаться в океане и играть в теннис на островах.
— У меня хватило ума застраховать отпуск, — усмехнулся Феликс, — так что два потерянных дня для меня не трагедия.
Он подошел к окну и положил руки ей на плечи.
— К тому же мы чудесно проводим время. Слушаем прекрасную музыку. Ты прекрасно смотришься в моей рубашке. Кроме того, тебе очень идет этот вид за окном, ты похожа на одну из снежинок — такая же легкая и изящная.
Гвендолин попыталась сохранить холодное достоинство. Но оказалось, что это очень трудно сделать, когда более чем фривольные мысли о его губах и руках не покидают сознания. Черт побери, она же не наивная девушка, ей тридцать лет, и она руководитель серьезной фирмы!
— Нет, — сказала Гвендолин сухо, — в этой рубашке я чувствую себя чучелом. Ни о каком изяществе и речи быть не может.
— А как насчет твоей потрясающей сексапильности?
— А как насчет завтрака? — вызывающе ответила вопросом на вопрос молодая женщина.
Феликс залез в карман и вытащил мелочь.
— Так и знал, только еда сделает тебя более терпимой и разговорчивой!
— Накорми меня завтраком, а я прочитаю тебе лекцию о терпимости, — рассмеялась Гвендолин.
Мысли о сексапильности самого Феликса Миллингтона, к счастью, уже покинули ее, и она тут же обрела обычное приветливое расположение духа.
— Начинается наш второй совместный день, — сообщил Феликс, — и я бы хотел знать, не действую ли на чужой территории. Все-таки я финансист, прежде всего и уж только потом просто мужчина.
— На чужой территории? — Глаза молодой женщины округлились и стали размером с чайные блюдца. — Я не собственность, которую можно купить или продать, мистер Миллингтон. У меня есть свое дело, и я ни от кого не завишу!
Он расхохотался.
— Ну что ж, на вопрос о финансовой состоятельности своей фирмы ты ответила! А теперь…
— А теперь скажи: долго ли мне ждать завтрак? — спросила Гвендолин, стараясь справиться с подступившим весельем.
Главная проблема в общении с Феликсом Миллингтоном, отметила она, заключается в том, что он бесспорно приятный человек. И это обезоруживает любую женщину. Гвендолин Снайдерсон тоже не стала исключением.
— Итак, уважаемая публика, на арене цирка сегодня сплошные фокусы! Завтрак и зубная паста перед вами! — провозгласил Феликс и на глазах у недоумевающей Гвендолин достал из-под стола объемистый кейс, обтянутый коричневой кожей. — Там внутри пакет со всякими туалетными принадлежностями: мылом, зубной пастой и прочим барахлом. Открывай и займись самообслуживанием.
Увидев, что Гвендолин колеблется, он спросил:
— В чем дело, хочешь оставаться замарашкой?
Она слегка смущенно заметила:
— Кейс лишком личная вещь, чтобы в него лазил кто-то, кроме владельца. Может быть, лучше…
— Гвендолин Снайдерсон, — Феликс щелкнул замками, откинул крышку, достал пакет и протянул женщине, — что, все «девы» столь деликатны?
— Боюсь, только я. Мама и тетя заложили в меня повышенную щепетильность. Я и по сей день спрашиваю у мамы разрешения открыть холодильник.
— Ты ждешь разрешения?! Ты — удачливая владелица процветающей фирмы? — Феликс Миллингтон покачал головой. — Обо всем этом ты мне подробно расскажешь за завтраком.
Он остановился, чтобы набрать побольше мелочи.
— Что ты желаешь, кроме кофе? Там есть автоматы со сладостями, с йогуртами…
Гвендолин, рассматривавшая кусок жасминового мыла, снова подняла глаза.
— Побольше сахара и сливок в кофе, — сказала она, отыскивая зубную щетку и маленький тюбик зубной пасты. — Еще крекеры с арахисовым маслом. А вообще хочу жаркого из свинины, или коктейль из креветок, или говяжьи почки в кисло-сладком соусе… Стоп, о еде потом поговорим. Меня сейчас вот что интересует…
Ее пальцы извлекли маленькую серебристую коробочку с красной этикеткой.
— Феликс Миллингтон, — с кривой усмешкой спросила она, — сколько, ты сказал, у тебя длится отпуск?
— Две недели. — Он сложил руки вместе и нанес воображаемый удар ракеткой слева. — Четырнадцать славных солнечных денечков в Монтего-Бей. Правда, цифра эта уже уменьшилась до двенадцати. При условии, что я вылечу сегодня последним рейсом… А почему ты спрашиваешь?
— Потому что ночи ты, как я понимаю, собирался проводить не менее весело, — с насмешливой гримасой произнесла Гвендолин.
В руках у нее была коробочка с презервативами.
— Хватит как раз на двенадцать прелестниц. — Она швырнула ему упаковку. — Пылкое же у тебя сердце, Феликс Миллингтон!
