— Как руки? — спросила она, увидев, что Феликс снова принялся дышать на них.
— Понемногу отходят. Когда эта метель кончится, я перво-наперво куплю себе перчатки.
— Это хорошо. А как ноги?
— Ноги?
Голубые глаза уставились на нее и непонимающе моргнули.
— Мои, например, как ледышки, хоть и в меховых сапогах, — пояснила Гвендолин и на четвереньках подползла к нему. — Ты их чувствуешь?
— Чувствую, болят жутко.
— Это хороший признак.
Он проследил, как Гвендолин снимает с него лакированные ботинки, стягивает носки и, сняв перчатки, начинает растирать ступни.
— Что с ногами? — встревожено, спросил Феликс, поморщившись от боли.
— Терпи! — приказным тоном ответила тоном Гвендолин. — Обморожение — вещь нешуточная. Лакированные туфли не слишком удобная обувь для такой непогоды.
— Да брось ты! Я тебя чуть не угробил, а ты сидишь передо мной на коленях!
— Во-первых, у меня все равно нет, сил подняться. Во-вторых, долг помощи ближнему…
— Долг помощи ближнему? А что, неплохо!
Мгновение спустя Гвендолин почувствовала, как ее обнимают сильные руки, а холодные губы припадают к ее рту.
— Отпусти! — Она резко отпихнула его. — Ты с ума сошел? Что ты делал?
— Искусственное дыхание — рот в рот. Как еще оказывать помощь в кабине лифта?
— Но я не в обмороке…
— Зато я чуть не потерял сознание, когда увидел кровь у тебя на виске.
— Кровь? У меня на виске?
— А, кроме того, шишка размером со сливу… У тебя, случаем, не сотрясение мозга?
— Ну, ты преувеличиваешь!
— Голова не болит? А может быть, кружится? Тошноты нет? Как ты вообще себя чувствуешь? — В голосе Феликса звучала неподдельная тревога.
— Мне было холодно, мокро и гадко. После того, как ты меня обнял, стало теплее.
— Это — всегда, пожалуйста!
Он снова обнял ее.
— Подумать только, еще чуть-чуть — и ты была бы мертва! Боже, какой же я кретин!
Он сокрушенно покачал головой, и Гвендолин потрепала его по мокрым волосам.
— Никакой профессионал не сумел бы вести машину лучше тебя. Все дело в погоде и в нашей беспечности. Я тоже хороша: хотя бы ремень безопасности пристегнула!
— И все же, как ты себя чувствуешь? Положа руку на сердце…
— Чуть-чуть голова болит, — призналась она, затем, немного помолчав, добавила: — Я больше думаю о твоей бедной машине. Моя то стоит в гараже в полной безопасности.
Феликс усмехнулся.
— За машину не беспокойся: она принадлежит банку.
— Ха-ха-ха! Я все время забываю, с кем имею дело, мистер вице-президент. Следовательно, банк наказан, а вместе с ним и вкладчики, так?
— Слава богу, с чувством юмора у тебя все в порядке.
Феликс принюхался.
— Слушай, от твоей шубы пахнет диким зверем, точнее псиной. По-моему, прогулка под снегом не пошла на пользу… твоей лисе.
Гвендолин покраснела. Уж о недостатках собственной одежды она знала все. Но выслушивать о них от постороннего!..
— Это не лиса, а енот с берегов озера Эри, причем очень старый и заслуженный. Когда мне подарили на Рождество эту шубу, ей уже было лет сто. Я надеваю ее исключительно на маскарады. Кстати, надо бы отнести ее к скорняку отреставрировать… И вообще, надо заниматься делом, а не болтать о глупостях!
Она нажала на кнопку, и кабина наконец-то пришла в движение. Вскоре двери лифта распахнулись.
— Кстати, о реставрации. Для начала нужно привести в божеский вид себя, — сказал Феликс, собирая разбросанные по полу вещи. — В комнате отдыха должна храниться аптечка первой помощи. Обработаем твою рану.
— А стоит? — спросила Гвендолин, плетясь вслед за ним по коридору.
— Стоит. Конечно же, стоит.
Феликс зашел в комнату отдыха, зажег свет и скомандовал:
— Вылезай из лисы, живо!
Ее шубка и его пиджак пристроились рядом друг с другом на вешалке, а Феликс подошел к автомату, опустил несколько монет и принес две дымящиеся чашки.
— Куриный бульон, — объявил он. Гвендолин жадно глотнула горячего содержимого.
— Лучше и аппетитнее, чем в ресторане «Таунбридж», — с удовлетворением констатировала она, развернула кресло и подставила ноги под тепло кондиционера. — Мне кажется, что я начинаю оттаивать.
— Значит, срочно пора лечить. — Феликс отыскал в шкафчике бело-голубую аптечку, затем вымыл руки и приготовил несколько влажных бумажных салфеток. — Прошу вас на операционный стол!
Потоптавшись возле нее, он озадаченно хмыкнул.
— Боюсь, что дело нешуточное. По мне, так надо бы сделать рентген и наложить швы.
— Раны на голове всегда смотрятся страшнее, чем есть на самом деле. Все, что надо сделать, это свести края и залепить пластырем.
— Спасибо, глубокоуважаемый профессор, — поблагодарил Феликс и отшвырнул в сторону окровавленный бумажный тампон. — Если не секрет, откуда у тебя такие познания в медицине?
— У меня два младших брата, и оба играют в американский футбол, — сообщила Гвендолин.
— И сколько же им? — спросил Феликс, читая инструкцию по пользованию антисептиком.
— Пятнадцать и тринадцать.
— Опасный возраст. Полагаю, кроме футбола, они еще находят возможность приходить домой с расквашенными носами. Любят драться?
— Как и все мальчишки, естественно.
Гвендолин покачала головой, заметив багрово-синюю ссадину возле локтя. Ну и вид у меня, подумала она. Будто только что сошла с ринга после боя, причем проигранного.
— Семейка что надо! Травма на травме, — заметил Феликс. — Ссадина на руке это чепуха. А сейчас держись — будет щипать.
Он начал накладывать на голову повязку, когда до него дошел смысл сказанных Гвендолин слов.
— Пятнадцать и тринадцать лет?!
Она засмеялась.
— Не строй таких глаз, иначе я подумаю, что это ты стукнулся головой о лобовое стекло.
— Нет, но такая большая разница в возрасте с тобой!
— Пятнадцать лет? Это отдельная история — для длинного и обстоятельного разговора.
— Что мы сейчас и имеем. Я принесу еще одну чашку бульона, и ты посвятишь меня в обстоятельства дела.
— Спасибо, не надо бульона… — Голос Гвендолин неожиданно ослаб, и Феликс резко повернулся к ней.
— Тебе нездоровится?
Молодая женщина пожала плечами и судорожно сглотнула.
— Ничего страшного. Просто я чувствую себя неуютно в этом дурацком мокром наряде, совершенно неприспособленном для зимы.
— Тебе надо во что-то переодеться. Пойду, посмотрю, может быть, кто-нибудь из секретарш держит
