Биг-Мак принялся проверять коляску на ходу, отъехал от скамейки, усевшись сам.
— У вас очень славный брат, — сказала Мадлен.
— Что-то мне в последнее время везет на Мадлен, — невпопад ответила Юля.
— В каком смысле?
— Я тут недавно в «Останкино» была. В концертной студии. Там певицу с таким именем снимали.
— А... Да... Я что-то такое слышала. — Мадлен и бровью не повела.
— Вообще-то удивительно: такое редкое имя в России и вдруг сразу две Мадлен.
— И как она тебе?.. — спросила вдруг певица.
— Голос фантастический! А сама... дешевка!
— Дай мне, пожалуйста, сигарету. Я специально положила подальше, чтобы меньше курить, — попросила Мадлен, как бы пропустив Юлины слова мимо ушей.
Юля взяла лежащую на скамейке, в стороне, пачку. Протянула Мадлен сигарету и дала прикурить от зажигалки.
— Спасибо, — поблагодарила Мадлен и тут же предложила: — Давай на «ты»?
— Давай, — согласилась Юля.
— Ты любишь эстраду?
— Я хорошую музыку люблю.
— А я с детства на эстраде. В четырнадцать уже была солисткой в нашем ДК. Один раз даже в Финляндию ездила. А потом... В машину, где я была с родителями, врезался самосвал... Они погибли, а я вот...
— Как же ты жила все это время?
— Сначала было жутко, а потом привыкла. Знаешь, я убедилась, что поговорка «мир не без добрых людей» еще права. А в последнее время особенно...
— Когда появился Иннокентий?
— Ты знаешь Иннокентия? — Мадлен напряглась.
— Да... Я его как-то с Максимом видела...
— Он очень хороший человек, — проговорила Мадлен торопливо. — Благотворительностью занимается. Вот мне помогает. Казалось бы... кто я ему?..
— А я думала, вы как-то по делам связаны... — сказала Юля не очень уверенно.
— Нет!
— Жаль. Я хотела о нем поподробнее расспросить. Максим недавно начал в шоу-бизнесе работать. А там ведь, говорят, такие дела творятся! Одно слово — мафия!.. Еще вляпается в какую-нибудь историю, — Юля усердно изображала любящую сестру.
Подошел с коляской Биг-Мак.
— Все о'кей, Мадлеш. Колеса крутятся. Можешь хоть в космос стартовать.
— Спасибо. А мы тут с твоей сестрой разговорились.
— О чем? — насторожился Биг-Мак.
— Так, о том о сем. Юля меня об Иннокентии расспрашивала. Боится, чтобы ты не попал в плохую компанию. Я ее успокоила.
Биг-Maк крепко взял Юлю за руку.
— Я же тебя просил, сестрица, не волноваться и не совать нос в чужие дела.
— Пусти, больно! — Юля вырвала руку.
— Вы такие разные... — сказала Мадлен, намекая, что Юля и Биг-Мак не очень похожи внешне. — Побудьте еще немного, ребята, мне что-то не по себе сегодня...
— Ты сочиняешь музыку? — спросила Юля.
— Так, немножко, для себя. Пишу слова, а потом подбираю к ним музыку на гитаре. Дилетантство, в общем.
— Окуджава тоже называл себя дилетантом, — заметила Юля.
— Он великий бард, а что я... Так... «попса».
— Да ладно уж, расскромничалась! От такой «попсы» люди балдеют! —не преминул вставить Биг- Мак.
— Ты хотел сказать, балдели бы, если б услышали? — Мадлен посмотрела на Биг-Мака выразительно. — Какой ты смешной, Максимка...
— Кто смешной? Я?
— Мой братец обожает все раздувать. Все его знакомые — великие люди, гении, от всех балдеют, — стала подначивать Биг-Мака Юля.
— Не веришь? — Максим аж побелел от злости. — Мадлеш, спой что-нибудь.
— Сейчас? Здесь? Но ты же знаешь... — засомневалась Мадлен.
— Ну хоть одну. Чтобы смахнуть улыбочку с этого глупенького личика.
— Зачем ты ее обижаешь? — обиделась за Юлю Мадлен.
— А я не обижаюсь, потому что знаю своего братца, — не приняла слова Максима близко к сердцу Юля. — Да уж спой. А то тетя так и не дождется своего племянника.
Все еще колеблясь, Мадлен вопросительно посмотрела на Биг-Мака.
— Давай. Одну можно, — кивнул Максим, которому ну очень уж хотелось «умыть» Юлю.
Мадлен перебрала струны.
— Может быть, из «Исповеди»? Она не новая, из моих школьных сочинений...
— Вот-вот, — обрадовался Максим, — как раз для моей сестры. В прошлом — пламенной пионерки.
— Ну теперь, Максимка, помолчи, велела Мадлен. Представьте себе: молодая девушка... девочка, в общем, и, конечно, не пионерка, приходит на исповедь к священнику, и вот:
— Отче.
Я скажу вам все, как было... Отче.
Я учителя любила!
Мать меня собачьей цепью била,
Чтобы я про ту любовь забыла...
Мадлен начала вполголоса, как бы вполсилы, однако довольно скоро забыла обо всем, кроме песни, и запела, не стесняясь обнаружить опасное сходство с голосом той, «другой» Мадлен.
Биг-Мак напрягся, заерзал на скамейке, опасливо оглядываясь по сторонам, однако остановить, перебить Мадлен не решался.
Отче,
Я ходила к его окнам, Возле них я плакала и мокла... Сердце мое в колокол звонило: Я любила, отче, я любила! Тайных его дум Я не узнала...
Отче, может, струсил он скандала? Только объявил: «Прощай, глупышка.
Вот тебе на память эта книжка»... Милое окно его погасло. Стало пусто. Стало безопасно. Ну, а книжка — будто в назиданье: «Сто лет одиночества» — названый.
Заслушавшись, ни Юля, ни Биг-Мак не заметили, что в глубине парка, за деревцем, притаился еще один «благодарный слушатель» — Крюк...
Биг-Мак удобно расположился в кресле за низким журнальным столиком, на котором стояла вазочка с вареньем, сахарница, и на красивом блюде даже лежало несколько пирожных.
С горячим чайником в руках появилась Юля.
— Ты уверен, что не хочешь кофе?
— Конечно, уверен. Как можно быть неуверенным в том, чего хочешь?!
— А то смотри, это мне две минуты. Как раз пока пирог подойдет. — Юля поставила чайник на
