Что послужило поводом для ареста Кардано? Столь словоохотливый во всем, что касается его личности, он практически нигде об этом не упоминал. Лишь однажды он заметил: «После того, как я сохранил жизнь вопреки всякой надежде, мне дано было понять, что мне следует укрепиться в вере и уразуметь, что я исхожу от Бога, что он для меня – все; что я не должен позволять себе ничего такого, что не было бы достойно великих его милостей». Большинство биографов Джироламо сходятся на том, что причиной ареста были его неосторожные высказывания о религии. Вероятно, его обвинили если не в безбожии, то, во всяком случае, в недостаточной прочности веры в христианские догматы.
Вторая половина XVI века характеризовалась усилением католической реакции в Италии. Перед угрозой падения авторитета Римской церкви ее «отцы» предприняли ряд энергичных мер, в результате которых некоторый религиозный либерализм итальянского Возрождения сменился жестокой ортодоксией, присущей испанскому католицизму. В 1542 году папа Павел III учредил в Риме центральный инквизиционный трибунал. Несколько раньше, в 1540 году, он же утвердил устав «Компании Иисуса», или иезуитского ордена, основанного Игнатием Лойолой для борьбы с «христовыми врагами». Чтобы еще больше укрепить папскую власть и упрочить католицизм на «вечные времена», Павел III созвал в 1545 году в Триенто – городке в Южном Тироле – Вселенский собор, вошедший в историю под названием Триентского. Деньгами и войсками он помогал императору Карлу подавлять протестантское движение в Германии.
Политику Павла III продолжали его преемники – Юлий III (1550–1555) и бывший глава верховного инквизиционного трибунала в Риме Джампьетро Карафа, принявший имя Павел IV (1555–1559) – ограниченный, жестокий и упрямый человек. В 1559 году он издал «Индекс запрещенных книг», согласно которому категорически возбранялось «переписывать, издавать, печатать, давать под предлогом обмена или под иным каким видом, принимать открыто или тайно, держать у себя или отдавать на хранение книги или писания из тех, что означены в этом индексе святой службы».
Когда в 1562 году Пий IV (1559–1565) возобновил работу Триентского собора, был издан новый список, который потом (вплоть до наших дней) регулярно переиздавался и дополнялся. Пия IV, в большей степени политика, чем церковника, сменил кардинал Александрии Антонио Микеле Гислиери – Пий V (1566–1572). Это одна из самых мрачных фигур на папском престоле. Миланец по происхождению, он рано вступил в доминиканский орден, проникнувшись фанатичной ненавистью к еретикам. Возглавив инквизицию в Бергамо, он своей жестокостью превзошел даже страшного кардинала Джампьетро Карафу. Аскетом и инквизитором остался Гислиери и на престоле Св. Петра. В Риме запрещены были праздничные увеселения, инквизиция карала за преступления, совершенные двадцать лет назад. Даже незначительное отклонение от католической догмы было чревато самыми суровыми преследованиями. «Христианское человеколюбие» не мешало Пию V в одной из булл писать: «Мы запрещаем любому врачу, вызванному к постели больного, оказывать ему помощь более чем в течение трех дней, если он не получит подтверждения, что пациент исповедался в грехах». Чтобы усилить церковную цензуру, в 1571 году папа организовал и самолично возглавил специальную конгрегацию «Индекса» – организацию, которая следила как за составлением и пополнением, так и за строжайшим соблюдением списка запрещенных книг.
В Болонье, где жил и работал Кардано, антипапские настроения были довольно сильны. Недаром местный инквизитор доносил в Рим: «Здесь положение особо опасно, так как еретики в этом городе многочисленны». Но ведь Кардано, как мы уже говорили, всегда старался держаться подальше от религиозной борьбы, и среди его покровителей было много выдающихся деятелей католической церкви. Кроме того, в 1562 году он предпринял следующий шаг: «Я припомнил все свои сочинения и, учитывая, что в них много темных мест, которым мои враги могут придать нежелательный смысл, обратился к Совету, предоставив мои труды его суду. Этим действием я спас себя от большой опасности и бесчестья в будущем».[26] Вряд ли нашелся бы официальный цензор, который смог бы осилить все, что написал Кардано, и разобраться в его теолого-философских построениях, зачастую, действительно, запутанных и двусмысленных. Поэтому церковники хотя и занесли в «Индекс» книги «О тонких материях» и «О бессмертии души», но до 1570 года, очевидно, не ставили под сомнение правоверность Миланца.
Однако понтификат Пия V открывал широкие возможности не только для официальной цензуры, но и для, так сказать, инквизиторов-любителей. Для тех, кто задался целью погубить Кардано, не надо было опускаться в темные глубины его философии. Достаточно было указать на то, что лежало на поверхности. Чего стоили, например, гороскоп Христа, или книга, в которой воздавалась хвала Нерону – одному из самых жестоких гонителей христиан, или частые ссылки на сочинения «язычников» – Платона и Аверроэса. Самого серьезного порицания заслужил, должно быть, и абзац, вставленный в книгу «О разнообразии вещей» ее издателем, протестантом Генрихом Петрусом. В нем говорилось о том, что доминиканцы подобны прожорливым волкам, которые охотятся за предполагаемыми ведьмами и еретиками не из-за их преступлений, а из-за того, что эти несчастные владеют некоторым добром. Хотя Кардано и протестовал против такой вольности издателя, но делал это, видимо, не очень энергично, поскольку крамольный пассаж сохранился в переизданиях книги 1556 и 1557 годов.
Миланец осознавал, что в любой момент может быть «востребован» инквизицией: «Как неверие, так и умопомешательство являются серьезными обвинениями, но неверие более опасное обвинение, особенно в наши дни». Так как сам папа в молодые годы был доминиканцем,[27] Кардано счел необходимым впоследствии публично откреститься от обвинений в адрес ордена Св. Доминика. В третьем варианте книги «О собственных сочинениях», законченном уже в Риме, он писал: «Поскольку даже в труды самого св. Иеронима делались вставки теми, кто был не согласен с его мнением, то для того, чтобы никто не мог ввести других в заблуждение моими сочинениями, я заявляю, что нигде не выступал как теолог и никогда не имел намерения портить обедню другим. Что же касается моего образа жизни и моей религии, то я желаю следовать тому, что безопасно, и подчиняться установленному закону, его обрядам, церемониям и обычаям, при которых я рожден и которым в течение многих веков следовали мои предки: я не имею намерения сеять разлад, придумывать собственного Бога и знать больше необходимого».
Как вел себя Кардано в инквизиционном трибунале? Может быть, так, как советовал другим: «Если клевета касается религии (а в наше время это наиболее опасный вид клеветы), никогда не признавай своих ошибок и старайся вообще не касаться этого предмета». Но, может быть, он и на этот раз не воспользовался своими же рекомендациями... Мы никогда не узнаем об этом, так как, видимо, с него взяли слово не разглашать содержания допросов. Остается невыясненной также причина довольно гуманного наказания Миланца (гуманного, конечно, с точки зрения судей инквизиции, ибо на самом деле, запрещая Кардано преподавать и публиковать книги, они лишили его всего, что составляло главное содержание его жизни). Вероятно, во внимание были приняты почтенный возраст ученого, его эксцентричный характер, душевное потрясение, вызванное смертью сына, и заступничество таких людей, как Мороне и Борромео. Церковники не были заинтересованы в том, чтобы виднейший ученый и писатель Италии, не имея явных и значительных прегрешений перед верой, умер по их воле в тюрьме. Можно полагать, что арест Кардано был скорее профилактической мерой болонских инквизиторов, так как, если бы их обвинения были весомы, вряд ли Пий V даровал бы ему пенсию.
Кардано прибыл в Рим 7 октября 1571 года, в день морского сражения при Лепанто между объединенными силами ряда христианских стран и флотом Османской империи, битвы, положившей конец турецкому могуществу в Средиземноморье. Сначала он поселился в доме на площади Сан-Джироламо, затем переехал на улицу Джулия, в дом около церкви Санта-Мария-ди-Монте-Серрато. Здесь Миланец жил до конца своих дней с внуком Фацио, учеником Пиццио и слугой. Эпизоды его «римской жизни», рассказанные им самим, малозначительны: несколько «чудесных» событий, пара-тройка мелких происшествий и «заговор» (один-единственный!).
Историк Жак-Огюст де Ту (1553–1617), познакомившийся в те же годы с Миланцем, вспоминал: «Во время моего пребывания в Риме – это было за несколько лет до его смерти – я часто говорил с ним и с удивлением наблюдал за ним, идущим по городу, одетым в странные одежды. Я познакомился со многими трудами этого известного человека, но после бесед с ним не нашел в нем ничего, что подтверждало бы его славу... Он впал в безумие и ужасное неверие, когда вознамерился по химерическим знакам звезд составить
