гороскоп истинного владыки звезд, нашего Спасителя Иисуса Христа». Другой посетитель скромного жилища Кардано – француз Франсуа д'Амбуаз – писал: «В комнате, где он живет, нет ни одной картины,[28] но все стены увешаны листами с изречениями вроде
Не имея возможности преподавать, Кардано занимался в Риме врачебной практикой и сочинительством. Обстоятельства отставки в Болонье, видимо, не пошатнули его врачебный авторитет, и римские врачи охотно приняли его в свою коллегию. Практиковал Джироламо, если верить его словам, очень успешно: «Я восстановил здоровье более чем ста больным в Милане, Болонье и Риме, признанным неизлечимыми». Среди его пациентов были кардиналы, епископы, князья. Некоторые биографы утверждают даже, что он лечил папу Григория XIII (в миру Уго Бонкомпаньи), известного введением так называемого григорианского календаря. Покидая Болонью, Кардано взял с собой свой архив – рукописи неопубликованных книг, черновики, наброски (церковники не конфисковали их, и это еще одно доказательство того, что арест ученого носил «профилактический» характер). В Риме он попытался их упорядочить и отредактировать. Это было нелегкой задачей: даже после того как в 1573 году он сжег 120 рукописей, очевидно, опасаясь дальнейших преследований, у него осталось еще 111 сочинений.[29]
В Вечном городе он добавил к ним еще двенадцать. Почти все они написаны на философские или морально-этические темы. Старая боль слышна в этих книгах. «Что с твоим сыном? Не из-за своей ли беспечности и распущенности ты потерял его?» – восклицал дух отца в одном из последних сочинений Миланца. И он сам, а не «дух», глядя на ворох незавершенных рукописей, горестно замечал: «Я надеялся, что после моей смерти сын приведет их в порядок, но был лишен этой радости. Они пожелали уничтожить не его, а меня». Раскаяние и боль мучили его, «одинокого старика, подавленного несчастиями и поверженного во прах». И это порой отвращало его даже от любимых занятий: «Посмотри, что со мной случилось вчера и упорно продолжается до сегодняшнего дня. Я пообедал в достаточно хорошем расположении духа, но после обеда почувствовал вдруг такое отвращение ко всем изданным книгам, как к чужим, так и к своим, что не в состоянии был даже думать, а не то чтобы взяться за чтение. Я считаю, что причиной такого состояния является нечто, похожее на меланхолию.»
Исповедь в конце жизни
В 1575 году Кардано оставил врачебную практику и тогда же начал работать над одним из последних своих сочинений – автобиографией «О моей жизни». «Написать книгу. меня побудили и досуг, и необходимость сделать это, и многое другое.» Это замечательное сочинение, законченное автором за четыре-пять месяцев до смерти, представляет собой выдающийся литературный памятник Ренессанса. Кардано описал свою жизнь, мысли и чувства с откровенностью, совершенно не характерной для сочинений подобного жанра того времени. Пожалуй, в XVI веке с ней рядом можно поставить лишь автобиографию выдающегося итальянского скульптора, живописца, ювелира и музыканта – «Жизнь Бенвенуто,[30] сына маэстро Джованни Челлини, Флорентийца, написанная им самим во Флоренции». Книга Кардано увидела свет в 1643 году в Париже (ее издал Габриэль Нодэ[31] ) и впоследствии многократно переиздавалась. В 1821 году ее перевели на итальянский язык, в 1914 она вышла на немецком, в 1930 – на английском, в 1936 – на французском и в 1938 – на русском.
Когда-то в юности Кардано попытался перенести на бумагу свои рассуждения о тщетности человеческого бытия и вечной славе – так родилось его первое сочинение. Теперь ему, «идущему к смерти», захотелось осмыслить и понять основные этапы своего жизненного пути: «Имея в виду, что из всего того, что может быть достигнуто человеческим умом, нет ничего отраднее и достойнее познания истины, и что ни одно из созданий смертных людей не может быть завершено, не подвергнувшись хотя бы в малой степени клевете, – мы, по примеру мудрейшего и, без сомнения, совершеннейшего мужа Антонина Философа,[32] решили написать книгу о собственной жизни. Мы заверяем, что ничего не внесли в нее ради хвастовства или из желания что-нибудь приукрасить.» – так начинается книга Кардано.
Он не собирался восстанавливать минувшее последовательно, год за годом. Действуя по своей обычной методе, он припомнил и записал огромное количество фактов, характеризовавших его как личность, привычки, поведение и т. д. и попытался разделить их на главы так, чтобы каждая из них освещала одну из сторон его жизни. Если «О тонких материях» и «О разнообразии вещей» – энциклопедии о Вселенной, то сочинение «О моей жизни» – энциклопедия, целиком посвященная личности автора. Даже шире – личности, определенным образом выражающей эпоху. Как врач и астролог, он занимался углубленным самоанализом и, разбирая себя с разных сторон, рассказывал о своем «росте и наружности», своих «полезных упражнениях» (благодаря которым, будучи трусливым от природы, приобрел мужество), «о питании» (предпочитал рыбу мясу, перечислял излюбленные сорта рыбы, причем советовал у крупных экземпляров «есть голову и брюхо, а у мелких – спину и хвост»), «о болезнях» (всего у него их десять, десятая – бессонница, от которой он лечится воздержанием от пищи), о том, «как он лелеял мысль увековечить свое имя», «о друзьях и покровителях», «о врачах и соперниках», «об учителях», «о воспитанниках и учениках», «о некоторых присущих ему от природы свойствах».
Обычно авторы собственных жизнеописаний тщательно отбирают материал, желая предстать перед будущим читателем в наиболее благоприятном виде. Кардано не таков. Он вовсе не желает возводить себя на пьедестал и с безжалостной откровенностью пишет о своих «грехах, пороках и заблуждениях» («самое крупное из моих заблуждений заключалось в дурном воспитании моих сыновей»), «о недостатках, которые он в себе сознавал» (их перечисление занимает добрый десяток страниц); сообщает подробности, о которых умолчали бы и его современники, и более поздние авторы (например, о том, что у него осталось всего четырнадцать зубов, об импотенции, которая мучила его несколько лет, и о том, как он вылечился), и т. д., и т. п.
Собственная жизнь напоминала Кардано корабли во время бури: «они то возносятся из глубины на самый гребень волны, то вновь низвергаются в бездну с вершины». «Сколько раз, – вспоминал Миланец, – я горько оплакивал свое несчастное положение, не только когда все шло как нельзя хуже и всякая надежда на спасение, казалось, исчезла, но и когда я сам не мог найти никакого выхода, как бы я ни напрягал свои умственные силы, чтобы направить обстоятельства в желательную для меня сторону. Слишком достаточно было того, что мне столь недоставало.» Подробно перечислив все, что ему недоставало и что ему мешало, он с изумлением вопрошал: «.кто не удивится тому, что я выжил доныне?»
Сам он находил объяснение этому «удивительному обстоятельству» в особом попечении о нем Господа. В юные годы он искренне верил рассказам Фацио о том, что у каждого человека есть собственный демон или гений-покровитель – некая промежуточная субстанция, через посредство которой Бог осуществляет заботу о нем. В зрелом же возрасте он думал иначе. «Не верьте, что вы слышали, как демоны говорят с вами. Не пытайтесь узнать правду об этих вещах, ибо они скрыты от нас», – писал Миланец в «Наставлениях детям». Однако в ужасные дни, когда Джамбаттиста был казнен как преступник, а сам Кардано был близок к помешательству, старый предрассудок вновь нашел место в его воспаленном мозгу. Он писал о своем добром демоне-покровителе и вскоре после казни сына (диалог «Тетим»), и тринадцать лет спустя в Риме: «Я уже давно убедился, что меня охраняет некий дух; но каким путем он предупреждал меня о грозивших мне бедах, этого я не мог понять, пока мне не миновал семьдесят четвертый год и пока я не приступил к описанию собственной моей жизни. Ибо множество угрожавших мне событий, предвиденных с полной точностью, на самом, что называется, их пороге, могут быть признаны чудесными, как совершавшиеся пусть и без божественной помощи, но никак не без содействия духа. Из всего испытанного я убеждаюсь, что этот дух, приставленный ко мне, обладает большим могуществом». Кардано приписывал своему сверхъестественному покровителю все те события и происшествия, которые он не мог объяснить, но которые, по его мнению, служили предзнаменованием для него самого и для его близких.
Но почему же он, руководимый и оберегаемый могущественным духом, оказался в конце жизни в полном одиночестве, полузабытым стариком в чужом городе? На этот вопрос Кардано не мог, естественно, дать ответа. Он пытался утешить себя: «.У меня есть знание множества предметов, беспорочное, хотя и оскорбленное потомство, изданные книги и столько еще подлежащих изданию; имя, звание, честно заработанные средства, могущественные друзья, знание разных тайн и, что самое главное, страх Божий. Что касается. серьезных несчастий, то я полагаю, что они случились со мной по заслугам, и не считаю за
