чем счастья, последнего же почти нет», – таков вывод семидесятипятилетнего ученого.
«Существуют две основные причины несчастья смертных, – писал Кардано. – Первая заключается в том, что, хотя все суетно и ничтожно, человек, тем не менее, всегда ищет чего-то прочного и основательного. Всякий считает, что у него недостает этого прочного, что он и здоровьем плох, и богатством не наделен, и лишен сыновей, и несчастлив в друзьях; когда же он принимается искать этих благ и не находит их, он начинает мучиться; но еще более терзается он, обретя что-нибудь подобное, ибо убеждается в том, что он обманулся, и снова принимается искать чего-нибудь другого, ибо ему всегда чего-то недостает. Другая причина несчастья касается тех, кто думает, что знает то, чего на самом деле не знает. Одни из них обольщают самих себя и обманывают других, другие же притворяются и только обманывают других».
Но каким бы ничтожным ни было человеческое счастье, мы должны уметь подбирать его крупицы во времени и с их помощью избегать несчастья. И Кардано выработал рекомендации, направленные на поиски того, что мы бы назвали «локальным оптимумом счастья»: «Хотя самое понятие «счастье», кажется, мало свойственно нашей человеческой природе, однако будет довольно близко к истине, если мы скажем, что счастье может быть достигнуто частично. Наиболее яркий признак счастья заключается в том, что, не будучи в состоянии быть тем, чем ты хочешь быть, ты достигаешь того, что для тебя возможно; а наиболее полного счастья ты достигаешь тогда, когда добиваешься самого лучшего из того, к чему ты стремишься. Поэтому важно, чтобы мы отдавали себе отчет в том, чем мы обладаем, и из того хорошего, что имеется в нашем распоряжении, выбирали только самое лучшее для нас».
И вот резюме естественной мудрости Кардано: «Итак, будем жить, довольные судьбой, если смертным не дано истинного счастья, и если все, что им принадлежит, по природе своей недолговечно, суетно и ничтожно. Если же есть что-либо хорошее, чем мы можем украсить свою жизненную сцену, то мы этого отнюдь не были лишены. К подобным украшениям жизни принадлежат: мир, спокойствие, скромность, умеренность, порядок, разнообразие, веселость, театральные представления, общество, сон, пища, питье, верховая езда, плавание, прогулки, знакомство с новыми предметами, размышление, созерцание, воспитание, благочестие, супружество, пирушки, стройный ряд воспоминаний о прошлом, изящество, вода, огонь, слушание музыки, приятные зрелища, речи, рассказы, история, свобода, воздержание, птички, щенята, кошки, примирение со смертью, сознание неминуемого и одинакового для счастливых и несчастных течения времени и того, что все – и неудачи и счастье – преходяще. Сюда же относятся и надежды на то, чего человек не ожидает, и упражнения в любом искусстве, ему доступном, и множество различных перемен, переживаемых им, и обширность земного шара.»
В целом, моральная философия Кардано представляется частью активной программы передовых мыслителей Возрождения, сформулированной Гильомом Буде: «Низвергнуть философию с небес, поместить ее в города людей, ввести в их дома и заставить отвечать на вопросы о жизни и морали и о вещах хороших и дурных».
Взгляд на человека и общество
Кардано полагал, что цель и предназначение человека – постичь естественную мудрость, ибо он «...сотворен для четырех вещей: во-первых, для того чтобы познать Божественное, во- вторых, для того чтобы. соединить смертные вещи с Божественными, в-третьих, чтобы возвыситься над смертными вещами; в-четвертых, чтобы получить от Творца все, что может быть измышлено умом». Под силу ли столь величественная программа
Для Кардано, разделявшего гуманистические концепции эпохи Возрождения, провозгласившие право человека на удовлетворение земных потребностей, ответ мог быть только один: да, достоин! Ибо человек несет в себе огромные и скрытые запасы гениальности, энергии и творческой изобретательности. «Нет ничего более удивительного, чем то, что мы создаем в мраморе, в гипсе, на холсте или на бумаге человека, живого или умершего», – писал Кардано, современник великих мастеров искусства Возрождения. Не Божественное предопределение, не вмешательство сверхъестественных сил и чудесное озарение, а естественные стремления и упорный труд вознесли человека на трон Царя Природы. «Медицина, философия, геометрия, печатное дело, машины и все то, что есть славного в человеке, выдумано благодаря людской предприимчивости». Однако меланхолия, часто одолевавшая Кардано, горький жизненный опыт да тяжкий груз житейских, сословных и иных предрассудков исторгали из него и другие слова о человеке. Так, в книге «О тонких материях» он отказывал в человечности. горбатым, поскольку они-де «особенно порочны, так как ошибка природы огрубляет их сердца», слепым и косоглазым, ибо и здесь якобы «природа согрешила раньше рассудка», и, наконец, незаконнорожденным, из-за их «низкого положения» и «низкого происхождения». Он весьма охотно видел в человеке лишь непрерывно работающую машину, или, как говорил Данте, – «презренный мешок, перемалывающий в труху все, что заглатывает». У Кардано человек то Бог, то низкое существо, а жизнь ему представляется то гирляндой из роз, то непрерывной чередой кошмаров. В минуты отчаяния, каковых у Миланца было предостаточно, он вопрошал: «Если заглянуть в душу, какое животное является более коварным, лживым, опасным, нежели человек?» И поучал своих детей: «Не говорите с другими людьми о вас самих, о ваших детях, о вашей жене»; «Не выбирайте себе в попутчики незнакомых людей»; «Если вы разговариваете с нечестным человеком, смотрите ему не в лицо, а на руки».
Но что бы ни думал или ни писал Кардано, для него, натурфилософа, человек – это прежде всего существо природы и, следовательно, такой же объект исследования, как минералы, растения, животные.
Человеческую массу можно и должно классифицировать по категориям и группам, можно изучать особенности и свойства представителей отдельных групп, можно, наконец, попытаться дать естественное объяснение этим особенностям. Здесь Кардано, подобно многим другим мыслителям Возрождения, делает гигантский шаг от средневекового, сугубо теологического представления о человеке как о «божьем создании», «свойства» которого заранее и навечно «запрограммированы» Творцом, к представлению о естественном человеке
Это, конечно, не означает, что Кардано исключал религиозное начало из миросозерцания своего «естественного человека». Более того, он полагал, что принцип деления человеческой массы прежде всего религиозный, ибо, по его мнению, именно «различие религий способствует мощным потрясениям империй и человеческих сообществ». Поэтому для Миланца язычники, христиане, иудеи и магометане представляют одновременно и естественные, и культурные, и религиозные категории.
Но то, что для Средневековья представлялось общим, единственным, для Возрождения – лишь частное. Дальнейшая индивидуализация – это разнообразие человеческих языков, которое отчуждает человека от себе подобных, в отличие от того, что происходит среди животных.
Еще один фактор дифференциации – различие нравов и, наконец, возраст, пол, темперамент. «Так что, – заключает Кардано, – люди отличаются друг от друга больше, чем волк от козленка». Он объяснял различия в нравах и привычках народов как неоплатоник, то есть различным действием Божественного разума
И он с ненасытным любопытством наблюдал и изучал это огромное «разнообразие людей». Его книги полны интересных сведений о странах, в которых он побывал или о которых услышал что-то необычное, об их природе, климате, городах, обычаях и нравах их жителей, ремеслах и промыслах, легендах и преданиях, об их истории и «чудесных случаях». Во Франции его удивило мыло, в Германии – верность слуг, в Англии – порода овец и т. д. Новые народы и расы привлекали его внимание, и он давал интересную оценку жителям открытых в то время земель. Если мы зовем людей дикарями и варварами, – говорил Кардано, – то это не потому, что они дики, так как многие из них человечней итальянцев; и не потому, что они жестоки, так как многие из них очень кротки. Причина состоит в том, что, еще не поняв хорошо вещь или поступок, они реагируют на них чисто эмоционально, впадая в буйство, после чего их долго нельзя привести в себя. Эту характерную черту «дикарей»
«Человек – животное общественное». Этот тезис Аристотеля охотно подхватили гуманисты и философы Возрождения, полагавшие, что человек становится таковым только в обществе и, следовательно,
