социальная жизнь – единственно возможная для человека. Но в своих представлениях об общественном устройстве итальянские мыслители XIV–XV веков исходили из того, что
Взгляды Кардано на государственное устройство, высказанные им в сочинениях «Политика» и «Похвала Нерону», весьма противоречивы.
Обладая всеми животными инстинктами, но также хитростью и разумом, человек только в очень малых общностях может жить без законов, в больших же – они ему необходимы. Но обязательны законы лишь в том случае, если они совпадают с религией и философией. Тиранические законы можно нарушать, тиранов – убивать, подобно тому как прогоняют болезни, хотя и они тоже допущены Богом. Важнейшие элементы государственной машины – войско, религия и наука, но основной опорой государства является религия. Государствообязано следить за тем, чтобы оставались незыблемыми догматы о Боге и будущем возмездии, которые побуждают граждан быть верными, а солдат – храбрыми. Так как философия имеет дело исключительно с теоретическими знаниями, она никогда не сможет опуститься до нападок на церковь, этот институт практики. Поэтому философы могут свободно рассуждать на религиозные темы, но невеждам, не смыслящим в теории, критиковать церковную практику запрещается под страхом строгого наказания. А для того чтобы невозможно было сместить границу между глупцом и просвещенным, следует запретить разбор научных сочинений на народном языке: более того, допускать народ к знаниям вообще нельзя.
Этот набросок государственного устройства сделан равнодушным ученым-теоретиком, следующим феодально-теологическим воззрениям Средневековья, ученым, глухим к бедам своей родины и своего народа.
Но вот строки, вышедшие из-под пера Кардано в те трагические дни его жизни, когда Джамбаттиста был арестован, предан суду и казнен: «Сегодня, хотя над нами и не висит тень войны, итальянский буасо[51] пшеницы стоит половину унции серебра; это обычная цена и довольно высокая даже для тех, у кого продукты в изобилии. А что будет, если мы окажемся в нищете? Предположим посредственный урожай и опустошение полей врагами: цена сразу поднимается в этом случае до двух или трех унций. В наш счастливый век тот, кто трудится, должен истратить заработок пяти месяцев, чтобы обеспечить свою семью необходимым количеством пшеницы. Что же им делать, чтобы добыть себе вино, мясо, одежду, жилище, дрова, масло и соль? Что им делать, чтобы содержать жену и малых детей? А что будет, если они, к несчастью, заболеют? Тех, кто смазывал отравленной мазью засовы, задвижки и двери домов, буквально проволокли перед магистратом и подвергли неслыханным наказаниям. Почему же тех, кто убивает людей голодом, почитают равными Богам? Смерть ужасна и жестока для всех, но морить людей голодом еще более жестоко и ужасно».
Теоретик, видевший в народе лишь некую абстрактную человеческую массу, превратился в острого социального критика. Он обрушился на тех историков, которые рассказывали слишком много и подробно, не проверяя себя критерием моральной пользы. «В их сочинениях, – писал Кардано, – нет ничего, кроме обманов, грабежей, казней, разбитой веры, жестокой гибели выдающихся мужей, притеснения знатных граждан, опустошения полей, разрушения городов, поголовных убийств, тяжелого рабства бедняков, клеветы на невинных... так что при чтении ни удовольствия не получишь, ни пользы не достигнешь».
Кардано особенно раздражало стремление приписывать правителям и героям рассматриваемых событий «.речи, выдуманные для демонстрации ловкости и красноречия авторов, но бесполезные для понимания истины». Он сурово осуждал тех историков, которые не познакомили читателя с «секретными деяниями» («а все эти деяния представляют собой не что иное, как насилие, обман, грабежи, подкупы»). Он выступал против предложенного Макиавелли понятия
На своем веку Миланец видел много войн и на себе испытывал те беды, которые они несут. Он считал войны грязным делом и называл сражения глупостью и скотством. «Солдаты, – писал он, – за тридцать сребреников зимой спят на голой земле, иногда – в воде, иной раз – под солнцем, в пыли, не имеют пищи и воды. Они ничем не владеют, и все это для того, чтобы умереть или заставить умереть. Без добродетели, без стыда, без надежды отдают они собственную жизнь по пустым мотивам. Имеют как сокровище все, что ненавидят у других: грязь, голод, жажду, бедность, бессонницу, жару, вонь. А то, что украшает других: почет, вера, скромность, удобства, справедливость, честность, – для них – пороки». Чем хуже времена, тем сильнее ощущают честные люди необходимость в покровительстве «правильного» государства. «...Люди благонамеренные и благоразумные поникают, как колосья во время бури, и гибнут в эпохи великих бедствий, лишенные покровительства лучших государей, слишком занятых в такие времена общественными и своими личными несчастьями; напротив того, злонамеренные и клеветники как раз пользуются такими временами, когда они могут больше всего надеяться на успех». Кардано отмечал, что когда государство «терпит бедствия и рискует крушением от плохих и извращенных законов. стараться противиться. порядку вещей чрезвычайно трудно, крайне тревожно и, главным образом, безрассудно; не менее трудно, а также и опасно стараться избежать последствий этого порядка, ибо и владения, и деньги отдельных людей одинаково подвергаются риску при общественных бедствиях».
Кардано остро ощущал необходимость в переделке существующего права, юридической практики и налоговой системы. Программа, которую он наметил в «Похвале Нерону», не предполагала радикальных перемен, а лишь умеренную юридическую и социальную реорганизацию.
В трех пунктах Кардано определял задачи, которые должно решать «хорошее» правительство («покровительствовать несчастным перед сильными. справедливо служить законам, как предписано. также помогать полезному и честному»).
По первому пункту он отмечал, что законы не должны покровительствовать сильным мира сего, которые и так не имеют необходимости в защите, а должны «поднимать слабых, поддерживать несчастных». По второму пункту, как человек, «не чуждый несчастьям», он заявлял, что судья, который слепо подчиняется тому, что сказано в законе, не справедлив, а жесток. Действительная справедливость, полностью совпадающая с беспристрастием, восходит к законодательному духу, который рассматривает не только сам факт, но причины содеянного, характеристики как самого виновного, так и тех, кто его окружает. Справедливый судья – это тот, кто склоняется к более мягким приговорам ради пользы для виновных и общества, тот, кто принимает во внимание невзгоды, несправедливость, вызывавшие страдание и озлобление виновного, его моральные качества, степень раскаяния: «В некоторых случаях наказание служит худшим примером для других преступников, чем помилование, в особенности, если жестокость не связана с объективной необходимостью, а служит лишь субъективным удовлетворением пострадавшей стороны». «У осужденного могут быть малые дети или престарелые родители, о судьбе которых он обязан заботиться, – добавлял Кардано, – приговоренный к казни может быть представителем знатного рода, и на нем этот род оборвется».
А вот высказывания Кардано о налогах: «Некоторые говорят, что тяготы распределяются неравномерно, и желают, чтобы распределение налогов производилось подушно. Нерона и в самом деле следовало бы признать алчным, если справедливо распределять налоги не по размеру имущества, а по количеству душ. Но не стыдно ли тебе, бесчестный, сбрасывать с себя тяжесть налога в два золотых и налагать эту беду на несчастную вдову-ткачиху или на носильщика, которые, работая в одиночку, содержат по четверо или пятеро детей? Тот, кто грабит богатого, творит зло, если он действительно грабит, однако он отнимает лишь богатство; тот же, кто грабит бедняка, который и так ничего не имеет, до того несправедлив, что вместе с имуществом лишает жизни и его самого, и его детей».
