всегда у вас было так весело!
Сана мельком взглянула на Али-бека. Ее маленький носик задрался кверху.
— Джамиля достойна преклонения, — сухо сказала она жениху.
Джамиля громко рассмеялась. Самира-ханым обняла Сану, а Али-бек торопливо проговорил:
— О ханым, чистая правда! Я всегда к вашим услугам, ханым!
— Вот подлиза! — шепнула Адиля Лейле.
Самира-ханым протянула Лейле связку ключей.
— Сходи, дорогая, принеси мне жакет из шкафа. Что-то прохладно становится, а твоя тетя стара, холода не выносит.
Али-бек покрутил ус и, широко улыбаясь, возразил:
— Ну уж, извините, ханым, зачем наговаривать на себя!
Надевая пальто, Адиля заметила:
— Какой он все-таки неотесанный!
— Да, действительно мужлан! — согласилась Сана.
Покручивая воображаемый ус и пританцовывая на месте, Лейла запела:
— Я всегда к вашим услугам, ханым! Желаю вам счастья, ханым!
Она помахала рукой хохочущим Сане и Адиле и пошла за жакетом.
Прижимая мех к груди, Лейла разглядывала себя в зеркало. Вдруг она похолодела. Позади нее, скрестив на груди руки, стоял Ассам.
Лейла обернулась и, стараясь говорить как можно спокойнее, произнесла:
— Тетя озябла и попросила меня принести жакет.
Ассам не ответил.
Голос Лейлы задрожал:
— Чего тебе нужно, Ассам?
— Я убью тебя!
— Ты сошел с ума!
— Возможно! Но я предупредил тебя — не ходи к нему!
Лейла попятилась назад, прижалась к кровати.
Ассам подошел к ней почти вплотную. Но Лейла ускользнула от него. Теперь их разделяла кровать.
— Ты все равно не уйдешь от меня!
— Прошу тебя, Ассам, ну прошу тебя, оставь!
Ассам зло спросил:
— Как ты смела?! Как ты смела морочить мне голову? Ты же любила другого!
— Я пошутила, Ассам, я пошутила!
Она попыталась отбежать к двери, но Ассам нагнал ее и схватил за плечи.
— Я знаю, что ты смеялась… Но больше тебе уже не придется смеяться надо мной!
Пальцы его слегка сдавили ей шею у горла.
— Никогда не придется…
Лейла откинула назад голову, закрыла глаза.
— Ну, убей меня, Ассам! Убей и уходи!
— С каких пор ты стала водить меня за нос? Давно ты встречаешься с этим молодым ослом?
— Если ты уверен в этом, лучше убей меня, — повторила Лейла.
— А что, разве я ошибаюсь?
Лейла молчала. Из ее закрытых глаз потекли слезы.
— Разве я ошибся?
Не открывая глаз, Лейла сказала:
— Ты же сам знаешь…
Его губы прижались к безвольным губам Лейлы… Потом он отстранился и, сжимая ей горло, хрипло проговорил:
— Я говорил тебе — не ходи к нему, а ты пошла, пошла… Ты моя, собственность моя, моя! Понимаешь?
Руки Ассама еще сильнее сжали ее шею.
— Пусти… — с силой оттолкнув его, Лейла отбежала за тахту.
— Уходи! Совсем уходи, убирайся! — закричала она. — Слышишь?! Убирайся!
Ассам опустил голову.
— Я не твоя собственность. И вообще ничья. Я свободна, понятно тебе это?
Ассам кинулся на девушку. Между ними началась безмолвная борьба. Ассаму удалось повалить ее на тахту… Руки его крепко сжимали Лейлу, влажные губы искали ее глаза, рот, шею, грудь…
В дверь постучали.
— Ассам!.. Асса-ам!..
Ассам будто очнулся. Отпустив Лейлу, он глухо проговорил:
— Лучше мне уйти! Иначе я убью тебя!
Хлопнула дверь. Ее стук прозвучал, словно выстрел, Лейла с облегчением вздохнула.
Ассам куда-то исчез и вернулся только через пять дней. Это был прежний Ассам, которого она знала раньше и которого любила. Он пришел нежный, любящий, какой-то обновленный…
— С прошлым покончено, Лейла, — сказал он. — Я нашел выход. Я больше не стану тебя ни к чему принуждать. Дай мне только поцеловать твое прекрасное лицо, дай послушать твой голос. Я люблю тебя. Этим все сказано. Я буду ждать.
Лицо Ассама как будто стало мягче, глаза добрее. Они излучали какой-то свет, проникающий в душу Лейлы…
Она была так счастлива, что ей и в голову не пришло поинтересоваться, о каком выходе говорил Ассам.
Выход?
Махмуд писал Лейле: «Есть лишь один выход. Надо, чтобы эти спокойные, уважаемые люди пережили потрясение, нужно пробить непроницаемую скорлупу, за которой они прячутся от жизни. Каждый из них говорит: «Я не стану рисковать, не переступлю круга, начертанного мне судьбой. Это может повредить мне и моим детям, даже в мыслях я никогда не пойду против людей моего круга и не сделаю ничего такого, что не принято у нас». Так и живут они в своей скорлупе, едят, пьют, женятся, рожают детей. Мысли, чувства — все у них одинаково. Среди таких людей не бывает ярких индивидуальностей. Они не способны на творческий порыв, возвышенную любовь…»
Махмуд писал регулярно, но письма его, вначале пространные и вдохновенные, постепенно становились все лаконичней. Теперь он ограничивался лишь вопросами о здоровье домашних.
Лейла не раз спрашивала его о причине такого холодного тона. Он долго не отвечал и наконец написал, что у него очень много дел, а письма он пишет лишь для того, чтобы быть спокойным за семью.
В следующем письме Лейла спросила, не чувствуют ли они себя все там каким-то единым организмом, отрешенным от других людей.
Махмуд ответил:
«Да, мы единое целое, мы оторваны от других людей. Но это не мешает нам выполнять наше дело. Мы не боимся шпионов и предателей, их не так уж много, с ними можно справиться. Но мы одиноки потому, что миллионы людей любят Египет лишь постольку, поскольку это не идет вразрез с их личными интересами. Любить Египет лишь на словах, но ничего не делать для него, не помогать ему, не проливать за него кровь — это и есть настоящее предательство…»
В этом письме было немало горьких раздумий. Большинство добровольцев — это рабочие, оставившие свою работу, бросившие жен и детей на произвол судьбы… А правительство не торопится
