эмигрантишкой без права возвращения — не хочешь?! Тыщу лет лямку в говне этом протянуть слабо? Всё интриги и зависть! Я ведь Стену понял. Душу ее понял, а они, серые, мне этого не простили и не простят. Ну да ничего. С этими вот бумажками… — Тут он помахал распечаткой и ткнул грязным ногтем в перекрещение линий: — С этим мне их прощение даром не нужно. Потому что товарищ твой, хоть и дурак он есть, а Стену тоже понял. Нашел пуповинку. Туточки я в нее войду, и никто меня не остановит.
— Никуда ты не войдешь.
— Это еще почему?
Кир прикрыл глаза. Врать легче всего, пялясь в лицо собеседнику взглядом прямым и честным. Кир это знал. Знал и Чача, поэтому насторожился.
— Информацию не дарю, только обмениваю.
— Блефуешь.
— Посмотрим.
Ротмистр со скрипом почесал в затылке.
— На что меняешься?
Кир распахнул глаза и улыбнулся:
— На жизнь, конечно. Не люблю, понимаете ли, выковыривать пули из собственного черепа. Действует освежающе, но слишком болезненно.
Чача скривился:
— Ладно. Дело скажешь, не убью. Говори.
Если бы руки Кира были свободны, он бы потер их от радости. Сейчас он сделал это мысленно.
— Довольно много лет назад жила в деревне глупая баба. Дура-дурой, разве что ложку в ухо не несла. Деревенского попа, к примеру, она совсем достала жалобами — мол, летает к ней по ночам в трубу змей и склоняет к сожительству. Поп был человек ученый и рассказам бабы не поверил, а зря, потому как спустя девять месяцев тетка произвела на свет младенчика. Ребеночек был черный и страшненький, как жизнь. В родах баба и померла. А ребеночек, как ни странно, выжил. Вырос в здоровенного мужика. Мужик был глупее полена, да вдобавок еще и немой. Только и знал, что таскать на веревке за собой визгливую шавку и девок дворовых портить. Наконец хозяйке поместья так его шалости надоели, что в поучение велела она шавку — Жучку, или вообще Муму, — утопить в болоте. Мужик, остолопина, и утопил, после чего окончательно с катушек съехал. То ли он и сам утопился, то ли повесился, то ли заделался душегубом… Знакомая история?
Физиономия ротмистра совсем скуксилась, будто он отведал неспелого крыжовника.
— Вижу, не я один составлял досье на сотрудников. Ну и что?
— А то, что одна из дворовых девок, упокой Безымянный ее грешную душу, от нашего мужика родила. Говорят, внешность передается через поколение, так что дитя уродилось странное: на одной руке шесть пальчиков, на другой — четыре и перепонка, и турбореактивный двигатель на горбу…
— И?
— И. Вот именно что «и». В десятилетке нас учили, что межвидовые скрещивания не дают плодовитого потомства. А вот змеев отпрыск оказался очень даже плодовит. Из чего приходится сделать вывод, что никакой то был не змей, а самый обыкновенный хомо сапиенс. Долгое проживание среди людей не пошло вам на пользу, титанокремниевый мой. Вы банальным образом очеловечились.
Харя Блиннорылого налилась нездоровой синевой. Кир продолжал как ни в чем не бывало:
— Сами понимаете, никакая пуповина тут не поможет. Стена чужака не примет. Разве что захотите последовать примеру Старлея и распылиться на атомы. Правда, блэкфайтера у нас уже нет, увы. Так что бегите к своим коллегам, просите, чтобы они выстрелили вами в стенку из гаубицы. Если, конечно, пролезете в ствол…
Речи Кира прервал удар плетеной туфли. Криптонянин ухмыльнулся и демонстративно сплюнул под ноги Чачи кровью. Кровь, понятно, была голубой — совершенного нечеловеческого цвета.
— Убивать я тебя не буду, — тихо сказал ротмистр. — Слова не нарушу. Но и уйти отсюда ты не уйдешь.
Отодвинув Анжелу, Чача приподнял голову Медузы. Змеи, как ни странно, еще вяло подергивались и шипели. Чача оторвал одну змею и уронил остальное. Башка покатилась, и широко распахнутые мертвые глаза Медузы оказались как раз напротив Кирова лица — тот едва успел отвернуться.
— Змейка моя, — проворковал Блиннорылый. — Змеечка. Укусить злого дядю хочешь? Не нравится тебе дядька? Ну давай, кусай меня, кусай.
И змея укусила. Против ожиданий, Чача не рухнул в судорогах на гальку, а только, поморщившись, потер место укуса. Зато змея ожила, взбодрилась, налилась изумрудной зеленью — и даже на хвосте ее, кажется, выросла погремушка.
— Мааамбооочкааа ты моя ядовитенькая, наномодифицированная. Яду в тебе много? Каплет-то яд? Ну и хорошо, что каплет.
Крепко держа змеееююю в одной руке, другой Чача ухватил Кира за шиворот и поволок по камням к Лешаку. Криптонянин задохнулся от боли. Корни дерева, об которые его от души приложил ротмистр, воняли засохшей кровью и были тверды как скала.
— В лооосооосяяя мне тебя, пожалуй, слабо перекинуть, не те мощности, — огорчался негодяй. — С водопадами тут тоже не очень. А вот чаша найдется. Прямо Атиллина чашка, без рубинов только. На рубины в этом году неурожай, извини. — Говоря это, Чача аккуратно приматывал Кира к дереву змеееиииныыым хвостом. На макушку ему он водрузил верхнюю половинку Анжелиного черепа — и впрямь получилось что-то вроде чашки. А змеееииинуууююю голову зацепил за сучок как раз над располовиненной черепушкой.
«Кап», — услышал Кир.
Кап.
— Вот что, милай, — ласково сказал ротмистр Чача, он же Блиннорылый, он же тушканчегов ренегат. — Я бы на твоем месте особенно не дергался. Если чашка опрокинется, все ведь это польется на тебя. То есть оно, конечно, и так польется, когда чашечка-то наполнится. Но потом. Позже. А позже оно всегда лучше, правда? Ну, оревуар. — И Чача, прибрав Анжелу под мышку, ушел. А Кир остался. Он слушал. Он слышал, как медленно и деловито, подобно воде в клепсидре или песку в песочных часах, капает яд.
Кап.
Кап.
Кап.
— Так вот, о тиранах, — заговорил Чача, когда закончил свои дела с Анжелой. — Тираном быть, конечно, лестно. Но если у тебя и из ушей не воняет и из носа не течет, тираном не стать ну никак. Вся закавыка тут в том, что любой человек — сосуд пустой, и заполнить его можно чем угодно. Преимущественно всякой дрянью, но всегда пролезет что-нибудь эдакое… добренькое. Старая бабушка вяжет носки, дедуля на огороде копается, в речке окуньки двухвостые живут. Ты им кидаешь хлебушка. Глянь, и пролезло оно, и ты уже не тиран никакой, я мягкотелая бестолочь. А вот если ты весь заполнен хромой ногой, или ночными поллюциями, или изжогой, или теми же ушами, к примеру, — больше в тебя уже ничего не запихнешь. Вот из таких и получаются отличные тираны. К сожалению, я не из них. Ведь у меня-то с ушами все в порядке, правда?
Анжела не отвечала, да и ответить не могла. В ней кончился заряд. Ротмистр вздохнул, покачал головой и воткнул штепсель Анжелы в розетку.
УБИТЬ СТЕНУ
…и все, что было,
Не смыть ни водкой, не мылом