Готово. Горлышки всех бутылок измазаны кровью.
Старлей внезапно оробел, колени его подогнулись. Секундная слабость. Не более того! Он вытер пот со лба, размахнулся и швырнул первую бутылку, из-под коньяка «Арарат». Смесь, расплескиваясь, полетела к Стене. Ударившись о кладку, бутылка разбилась на десятки осколков. И все-таки Василий зажмурился и прикрыл голову руками: он не самурай, он не умеет презирать смерть. Не научился еще.
Так он простоял минут пять. Потом открыл один глаз, второй, осмотрелся…
Ровным счетом ничего не случилось.
Старлей пожал плечами и швырнул вторую бутылку. И еще одну. И еще…
Последнюю оставил для себя.
До рези в паху хотелось познать вкус средства, уничтожающего вечность.
Старлей шел себе и шел, а горизонт не становился ближе. Ваське было радостно и светло, он любовался багровым закатом в прожилках облаков. Где-то там есть океан и города, машины и дети. Небось ко всему этому счастью жутко приятно вернуться. Окунись с головой в бытие, урони жетон в щель, сядь за руль и прошепчи сказку на ночь. Еще столько всего непознанного…
А позади медленно, с едва слышным поначалу гулом, потом — с грохотом, падала Стена, нависая над крохотной людской фигуркой в трепаном камуфляже, с опустевшим рюкзаком на плече и глупой, но честной улыбкой на лице…
И вот тут бы поставить точку. Мол, хеппи-энд, все умерли.
Как бы не так!
АТЛАНТИДА
— Папа?
— Буратино?
Первым, что поразило Кира в этом мире, было небо. На первый взгляд оно ничем не отличалось от разнообразных виденных им небес: голубое, хрустально-прозрачное, как игрушка на новогодней елке. И все же было в нем что-то не то. Если в обычном небе таится некое обещание — то ли бесконечных пространств, то ли бесконечного падения с обеденной тарелки Земли, — это небо было твердым. Надежным. Солидным, как хорошо пригнанная крышка люка. Как затычка графина. Если выпрямиться во весь рост, подумал Кир, об это небо нехило треснешься башкой. И еще в нем не было солнца.
Кир стоял на палубе белой субмарины. Субмарина шла на посадку. За спиной Кира толпились Крайне Подозрительные Личности в облезлых пальто. Личностям было зябко, и они жались друг другу. По левую руку от Кира топтался Сопровождающий. Сопровождающий, цветя улыбкой, вещал:
— Родина. Родина — это такое близкое, такое интимное понятие. С чего начинается Родина? С ашипки в твоем букваре, хе-хе. Родина — это поля и реки, березки и мох, растущий на северной стороне их стволов. Но Родина — это и люди, человеки. Ваши сограждане. Ваши сограждане оказали вам доверие, протянули руку помощи. Рука протянулась в приглашающем жесте, позвала вас с холодных чужих берегов, где — скажем откровенно — всем на вас было начхать. Но Родина вас не забыла, нет. Родина не предаст и не обманет. Родина примет в теплые объятия своих блудных сынов — ну и дочерей, конечно, тоже, не забываем о дамах, хе-хе…
Болтовня Сопровождающего действовала Киру на нервы. Еще больше ему действовало не нервы сознание, что он совершенно не помнит, как здесь очутился. Последнее, что он помнил, — это утробную отрыжку кииитааа и полет сквозь пустоту.
Субмарина крякнула, и, непристойно раскорячившись, плюхнулась в зеленые волны залива. Стоящих на палубе обдало солеными брызгами.
— Вот она — Родина! — возопил сопровождающий и широко развел руки. В порту грянули трубы духового оркестра.
Для Кира Родина началась с того, что ему по зубам врезали рукояткой бластера. Всех пассажиров белой субмарины, за исключением Сопровождающего, выстроили в порту в шеренгу. Строил их небритый чин, то ли капрал, то ли подпоручик, и зазевавшихся подгоняли пинками. Пассажиры, смущенные таким приветствием отечества, стали еще более робки и незаметны. Подпоручик, хотя, возможно, и капрал, закончил построение и откозырял Сопровождающему. Тот вышел из здания морского вокзала в компании трех недружелюбного вида военных. Сопровождающий пошел вдоль шеренги. Речей о любящей груди отечества, которая согреет своим теплом блудных сынов, он больше не заводил. Вместо этого он показывал то на одного, то на другого в шеренге и шепотом говорил что-то своим коллегам. Отмеченных им уводили за стенку, откуда раздавались одиночные выстрелы.
Когда Сопровождающий приблизился к нему, Кир холодно заметил:
— Извините, как вас там. Чем бы это местность ни была, это явно не моя родина. На моей родине, планете Криптон, технологии ушли далеко вперед по сравнению с вашим средневековьем. К примеру, расстреливали бы там из бластеров.
Сопровождающий остановился и, склонив голову к плечу, уставился на Кира. Приморский ветерок ерошил куцый чубчик на в остальном лысой башке Сопровождающего.
— Не одобряете отечественных технологий? Бластеров захотелось? Ну, будет вам и бластер. — И, вытащив из кармана бластер, от души врезал рукояткой по зубам Кира.
Очухался Кир в камере. Пошевелившись, он обнаружил сразу несколько интересных вещей. Первое: у него жестоко болела голова. Остальные части тела тоже болели, но голова просто раскалывалась. Второе: левый его глаз заплыл и открывался с трудом. Третье: он был прикручен к стулу. Пощупав, уточнил — к железному стулу. Руки у него были связаны за спиной, и щиколотки украшали тяжелые металлические браслеты. И наконец, напротив него за столом сидел Сопровождающий. За спиной Сопровождающего, на стене, висел портрет. Черты человека на портрете были Киру смутно знакомы, но боль мешала сосредоточиться. Перед Сопровождающим на полированной крышке стола высился странный агрегат. Провода, выходящие из задней панели агрегата, вгрызались в череп Кира где-то в районе висков и затылка.
Из всего увиденного Кир сделал вывод, что сейчас его будут допрашивать, — и не ошибся.
Сопровождающий отвлекся от настройки своего прибора — каждый поворот ручки отзывался в голове Кира очередным приступом боли — и улыбнулся арестованному почти дружелюбно.
— Очухался, значит, голубок. Космолетчик наш. Бороздитель безбрежных пространств. Или, может, не космолетчик? Может, просто налетчик? Или даже так: шпион и диверсант, засланный гнусными, враждебно настроенными алиенами, которые только и мечтают, как бы захватить наши плодородные поля и нивы?
Кир попробовал пожать плечами, но плечи были жестко зафиксированы.
— Молчим? Не хотим, значит, чистосердечно сознаваться в том, какое задание поручили нам враги свободного Криптона?
— Не знаю, какое задание поручили вам враги свободного Криптона, — мрачно ответил Кир, — а мне они ничего не поручали. Вообще, мне кажется, что у Криптона больше нет врагов.
— Что это еще за буржуазное благодушие? — рявкнул Сопровождающий, неожиданно взъярившись. — У любой планеты есть враги — и это, милый мой, аксиома!
— У Криптона нет врагов, — продолжил Кир, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать от боли, — потому что нет Криптона. Я сам видел, как его уничтожили кризорги…
— Как же, как же. — Сопровождающий, парадоксов друг, от последней фразы Кира расплылся в широкой улыбке. Он щелкнул по клавишам агрегата и зачитал из файла, открывшегося на экране: — «Кир,