— Сссддеессссь. Сссснааю-у-у.
Хм-м, задумчиво почесал щетину Старлей, блажен, кто верует. Он привык не удивляться уникальным возможностям пришельцев. Да и что в этом такого, если вдуматься? Наркомана тянет к дозе, он идет по следу, по запаху, по эху, оставляемому драгсом в пространстве. Что-то ведь его направляет, что-то ведет к обладателю заветного вещества. А где Е-1428, там и Чача. Лютый враг, которому жить осталось всего ничего.
— Можно. Удачи тебе.
Саламандр печально посмотрел на Ваську. Рот его открылся, длинный гибкий язык выскользнул, свистнув у виска Старлея, и спрятался обратно в зубастой пасти. Так ничего и не сказав напоследок, ящер, цепляясь за древесину присосками на лапах, спустился по корме «Голландца», посидел чуток на киле и рухнул спиной вниз.
Тело его пробило облака, навсегда исчезнув из поля зрения Старлея…
…когда ротмистр Чача умер от ожогов, «Летучий голландец» тихонько подкрадывался к аулу, затерянному в горах.
— Зачем? — спросила Горгонер.
— Надо, — пожал плечами Василий.
Саламандра, поганого джанки, ему было ничуть не жаль. Сам виноват, жаба огнедышащая. Нехрен подсаживаться на дурь.
— Мы прилетели. — Ван Дер Дейк изо всех сил делал вид, что беседует с Медузой. — И что теперь?
— И ничего. Делай, что скажут… — раздраженно взмахнула щупальцами Горгонер.
Капитан едва увернулся от ничем не заслуженной пощечины.
Ёшкин жук тревожно покосился на подругу.
Полчаса спустя Старлей шел, не скрываясь, во весь рост, по извилистой тропе, сплошь засыпанной мелкими и чуть крупнее камнями. Он знал, что аборигены следят за ним в прицелы снайперских винтовок товарища Драгунова, что, стоит ему обернуться, он увидит направленные ему в спину стволы «калашниковых» с подствольными гранатометами и без. Старлей помнил эти места, не забыл он и о зловонной яме, в которой довелось ему посидеть в плену вместе с Киром.
— Де дика хула хун. Могуш хулда шу[6].
Тишина в ответ.
— Муха ап ду шу?[7] — рассмеялся Старлей.
Тишина пряталась в горелом остове сбитого «стингером» вертолета. Солнечные зайчики от линз плясала на лице офицера ВКС. У Васьки слишком светлая кожа, слишком светлые волосы, чтоб местные оборванцы, вооруженные и скорые на расправу, приняли его за своего. И знанием языка тут не помочь.
— Вы должны мне, люди гор. Но я прощу вас, никто не умрет, если мне дадут пять, нет, лучше двадцать бутылок…
После этих его слов тишина перестала быть зловещей и смертельно опасной.
Тишина удивилась.
Заинтересовалась: что задумал это страный гаски, похожий на безумного дервиша?
Надо ли говорить, что просьбу Старлея исполнили неукоснительно? Надо ли говорить, что, провожая парня в дорогу, некий горец, родной брат Рахмада, пообещавший найти кровника, обнял Ваську и легонько шлепнул по спине, иди, мол, что стоишь. Брат Рахмада одет был в камуфлированную черкеску, подпоясанную ремнем с серебряной пряжкой, и конечно, у него был кинжал. Какой же горец без кинжала, верно? Из-под широкополой панамы настороженно и надменно выглядывала короткая рыжеватая борода.
Василий, поправив рюкзак на плече, вдруг запел. И ушел. Брат мертвеца присел на корточки и, уставившись на дорогу, сказал: «Не понимаю».
Лямки рюкзака врезались в плечи, Старлей печатал шаг и протяжно подвывал себе под нос:
«Летучий голландец», заложив крутой вираж и на исходе дуги завалив мачты параллельно горизонтали, разбился о Стену в полутора километрах левее. Дизеля взорвались, алые паруса вспыхнули. По счастливой случайности или еще почему Старлея в тот момент на борту не было. Он покинул судно чуть раньше, оставив на борту пяток бутылок с темной, маслянистой жидкостью. Единственной жидкостью во вселенной, способной отменить воскрешение. Той самой жидкостью, что Старлею безропотно выдали абреки в безымянном горном ауле.
Надо ли говорить, что Ван Дер Дейку, Медузе Горгонер и ёшкину жуку не повезло оказаться рядом с воином ВКС, освободителем Земли?
Последние соратники Старлея погибли окончательно, без возможности материализовать свои тела заново. Души их летали над Василием, шмыгали у него между ног, норовили влезть в ширинку, будто имели возможность хоть как-то ему навредить. Но как бы инопланетные душонки ни пыжились, сколько бы ни злились, Василия мало беспокоил бесплотный эфир.
Тучи цеплялись за дозорные башни на Стене, отсекая верхушки. Старлей задрал подбородок. Парочка мечетей, продмаг, детская площадка — тушканчеги организовывали инфраструктуру для людей. Это и есть стойла? А килька — силос? Старлей шагнул к Стене, уткнулся в масляно-сливочную поверхность, с виду — куски бута. Коснулся лбом, ощутил приятную прохладу, втянул ноздрями кисловатый запах, попробовал на вкус. На хлеб можно намазывать. 82,5 % жирности, не меньше. Был бы хлеб…
Использовав армейскую сноровку, вбитую в мышечную память строевой подготовкой, Старлей повернулся на сто восемьдесят градусов, прижав локти к бокам. Спина прямая — ровнее, чем линия правящей партии во время путча. Шаг есть соприкосновение каблука ботинка с горизонталью. Позвякивает стекло. Шаг. Еще. Шаг. И опять разворот на сто восемьдесят. Обнажить плечо с татуировкой, расцарапать так, чтоб кровь и краска брызнули из-под кожи, чтобы смесь — хотя бы пара капель! — попала в каждую бутылку в рюкзаке.
Адский состав: эритроциты, тушь и… виноградная водка, спасибо брату Рахмада, помог.
Чача. Просто чача.
