поблизости не было.

— Занятная штука. У них, горгонианцев, есть такая пленочка на глазах. Пока живые, они эту пленочку прикрывают — если, конечно, не собираются поохотиться и если их не слишком разозлить. А когда помирают, пленочка-то того… открывается. Хочешь своей подружке в глаза посмотреть? Ась? Ну, я так и думал, что не хочешь.

Кир снова оглянулся на Лешака. Лешак совершенно окаменел. Каменное одинокое дерево посреди скальной равнины. Или, если уж совсем точно, не одинокое. Слева на низких ветвях ветерок поигрывал человеческой кожей. То есть примерно до пояса она была человеческой, а дальше начинались шерстистые ноги сатира. Ветер печально свистел в оброненную у корней Лешака свирелку.

— Во всем должна быть красота и законченность, то есть абсолютный порядок. На том ведь все мироустройство и держится, так? — продолжал вещать Блиннорылый. — Каждому свое и каждой свое.

Кир снова попробовал привстать и не смог, только спину прострелило жуткой болью.

— В Южной Америке, — сквозь стиснутые зубы сказал Кир, — есть такая зверюшка. Говорят, дальний родственник тушканчика. У своей норы эта зверюшка очень любит устраивать экспозиции. Выставку разных предметов, особенно красивых и блестящих. Вы, случаем, не знакомы?

— Как же, как же, — обрадовался Чача. — Встречались, чаи гоняли. Как-никак родня.

На верхних ветках, направо от Марсия, висел майор. Тело его было прикручено к дереву колючей проволокой, и на проволоке запеклась кровь. Над майором вились чааайкиии. Висел он, судя по всему, не один день, потому что чааайкиии над ним основательно поработали. Желтые ребра красиво, хотя и несколько эклектично смотрелись на фоне веселой голубенькой с белым тельняшки.

— Извини, тут полного соответствия достичь не удалось. Не водится здесь бееелооок. И с соокоолаамии напряженка. Но вот чаааееек просто завались. Думаю, он не обижен.

Обижен майор или нет, сказать было сложно, потому что был он давно и несомненно мертв. Насколько может быть мертв бог, криптонянин или культурный герой.

— А вы хорошо маскировались, — заметил Кир. — Кто бы подумал. Я всегда считал, что агенты тушканчегов умные.

Чача хмыкнул и сцепил волосатые руки на брюхе.

— Все шутишь, Кирюха? Ой не смешно.

— Правда не смешно? Жаль. Попробую еще раз: у вас за спиной стоит конь бледный, в седле — ангел, а в руках у ангела чаша с…

Чача стремительно обернулся. Никакого коня, конечно, за спиной ротмистра не обнаружилось. Там стояла Анжела и теребила прядь каштановых волос.

— Ангел, — без особой надежды повторил Кир, — крылатый такой ангел с полной чашей, допустим, гранатового пунша…

Джентльмен, ты старая лживая сволочь, подумал Кир. Хотя плохо думать о мертвецах вроде бы не полагается. Или нельзя только говорить, а думать можно и должно? Окончательно запутавшись, он нащупал увесистый голыш и совсем уж примерился огреть ротмистра по видневшемуся из-под шлема жирному затылку, когда Чача оглянулся. С мерзкой ухмылкой ротмистр наступил Киру на руку. Пальцы юноши жалобно хрустнули, выпуская голыш.

— Не сработало, — констатировал Чача. — Правда, Анжелочка?

И потрепал девушку по щеке, гад.

— Пальцы раздавишь, — прошипел Кир.

— That’s the idea.

Убрав, тем не менее, туфлю, Чача присел на корточки рядом с Киром и, пригорюнившись, зашептал доверительно:

— А знаешь, почему не сработало, Кирюха? Чужие мы здесь с тобой. Абсолютно чужие. И гальке этой чужие, и небушку, и даже вот девке надувной. Ведь назови ее ангелом последний земной пьянчужка — превратилась бы, никуда не делась. А мы — нет. Не удостаивает.

При словах «последний пьянчужка» Кир с надеждой оглянулся, однако Старлея рядом не было.

— Впрочем, — продолжал между тем Чача, — пьянчужке тоже пришлось бы несладко. Допустим, попался бы девочке нашей какой-нить не в меру куртуазный ебарек. Пыхтит он: «Анжелочка, вы — ангел», и — оппа — вместо гладкой девичьей коленки в брюхо ему упирается здоровенный меч. Хо-хо. Та еще картинка. Хорошо, что дружок твой и слов таких не знает.

— Где он? — сквозь зубы поинтересовался Кир.

— А ты башку, мон шер, повыше задери.

Старлей болтался на самой верхушке Лешака, там, где ветки тоньше. Из-за чааааяяячьииих крыльев его было с трудом видно: птички облепили Старлея целиком и трапезовали вовсю, роняя на гальку перья, чешую и цветные металлы.

— Вот и все, милай, конец программы. Просьба не забывать в проходах личные вещи. Занавес опускается, музыка умолкает, гаснет свет… — С этими словами поганец ротмистр извлек из кармана френча здоровенный комиссарский маузер. Длинный ствол уставился Киру прямо в переносицу.

— Эй, подожди! — заорал криптонянин.

— Чего это я должен ждать? — резонно спросил Чача. — Ты ведь, Кирюха, пакостник еще тот. Дашь тебе пальчик, ты, мон шер, всю лапу отгрызешь, не подавишься.

Вспоминай, лихорадочно думал Кир. Джентльмен, хоть и старая лживая сволочь, толк в своем деле знал. Что он там говорил о злодеях и способах победы над ними? Ах да, вот оно.

— Как ты нас вычислил?

Чача широко ухмыльнулся:

— Что, Кирюха, слабо самому догадаться?

Кир с усилием покачал головой.

«Основная причина поражения злодеев в литературе и кинематографе, — говорил Джентльмен, постукивая по меловой доске указкой, — это их любовь к болтовне. Хлебом злодея не корми, только дай потрепаться, как здорово сработал его Коварный План. Тут-то герой обычно и успевает пырнуть негодяя ножиком или уронить с небоскреба».

Ножика или небоскреба под рукой у Кира не было, однако в остальном поучения Джентльмена абсолютно себя оправдали. Ротмистр просто лучился от радости.

— Экий ты, однако, тупой, а еще десятилетку кончал. Это ж все Анжелочка моя, солнышко, красотулечка. Куколка моя заводная. Ох и заводная какая, не поверишь. Я бы дал попробовать, да ты сейчас, Кирюха, не в форме. — Чача протянул руку за спину и вытащил оттуда упирающуюся Анжелу. Левой ладонью он придержал ее под подбородок, а правой мягко надавил на затылок. Черепная крышка распахнулась со щелчком. Вмонтированный под ней датчик мигнул зелененьким и тонко сказал «пиип-пи- пии». Ротмистр надавил еще на какую-то кнопку, и из черепа Анжелы поползла распечатка скверного струйного качества. Но и в таком качестве Кир распечатку узнал: перекрещивающиеся линии, круги, ровный абрис Стены… — Что, не ожидал? Катаю яблочко по тарелочке, все вижу, все-о знаю, — малиново пропел Чача.

— Тебе-то это зачем?

— Зачем? — Ротмистр снова присел на корточки, приблизил блинную харю к лицу Кира. В глазах его неожиданно появилась злость — щели в экзоскелете танка-слооонааа, а не глаза. — Заче-ем? А затем, что вот где у меня этот мир! — Чача черкнул по горлу волосатым перстом. — Во-от где, в глотке сидит, в сердце, в печенках. Всюду. Ни одной молекулки родной не осталось, все поганое, дряблое, земное. С мамаева нашествия тут торчу, обрыдло мне все, остоебенело! Грязь. Гнусь. Гной. А главное, этот ваш непрерывный гвалт, жу-жу-жу, ни минутки покоя, слова так в уши и ввинчиваются, ничем не заткнешь. Я и Е- четырнадцать-двадцать восемь на производство поставил, чтобы хоть немного шум заглушить, да нет, куда там. Только громче орет. Обратно хочу! В Стену. Хочу слиться с ней, раствориться целиком, забыть всю мерзость эту в ее тишине, чтобы она меня, как мать, приняла и качала…

— А что, — хмыкнул Кир, — товарищи по оружию не пускают?

Ротмистр угрюмо оскалился:

— Товарищи. Ееенооотууу степному они товарищи. Они, гадята, меня сюда и выкинули. Почетная тебе, грят, миссия: будешь нашим эмиссаром в новом перспективном мире. Ха. Эмиссаром. А изгнанником,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату