— Нет, ты представь. Три миллиона бешеных енотов носятся по улицам и всех кусают.
— Рррастрелять! — неожиданно выкрикнул Максик. Как и все поэты, он был слаб по части выпивки и уже изрядно наклюкался. Лицо у него налилось нездоровой свекольной краснотой.
— Кого?
— Всех!
Макс взмахнул бутылкой и окатил Старлея пивом. Старлей зачертыхался и принялся отряхиваться, как собака. Пиво стекало по кожаному креслу, не впитываясь, и лужицей собиралось на полу у ног Старлея.
— Нам нужна программа, — сказал Игрек.
— Нам нужна стенка! — завопил Максик.
— Зачем стенка?
— Чтобы всех — к ней. И тра-та-та-та!
Он надавил на невидимую гашетку и выронил бутылку. Громыхая, та покатилась по полу и уткнулась в ножку старлеевского кресла.
— И труповозка для енотов.
— Стильно, — сказал я. — Но с тебя хватит.
Максик согласно кивнул и упал под стол. По телевизору показывали летающую тарелку. Летающая тарелка была панамой — шедевр новой коллекции Славы Тушканчегова. Панама красовалась на голове то ли юноши, то ли девушки с большой искусственной грудью и перекачанными силиконом губами.
— Слава Тушканчегов, — вещал ведущий шоу, — известный благотворитель и меценат. Средства, полученные от продажи его новой коллекции, пойдут на спонсирование российской космической программы. В интервью нашему каналу Слава заявил: «Не дадим американцам с пренебрежением относиться к мощи нашей державы».
— Мощи нашей державы — это стильно, — сказал я. — Интересно, Собор отстроили специально для того, чтобы выставить там мощи нашей державы для целования?
Максик храпел. Старлей, тихо матерясь, менял в соседней комнате брюки. Игрек что-то быстро печатал на лэптопе.
Мы забрались уже достаточно высоко, и веяло здесь ледяным ветром космоса. Абсолютной пустоты, чуждой человеку. В космосе была только пустота. Как-то ученые посчитали, что по сравнению с объемом вселенной материя, заполняющая ее, не составляет и миллиардной доли процента. Огромная пустота. Вечная. Неделимая, как ноль. Никаких стен в космосе просто не может быть. Их не из чего строить.
— Что это?! — воскликнула Ирка и приподнялась.
Дирижабль шатнуло.
— Эй, педали-то не бросай!
— Я не буду крутить никакие педали, если ты не объяснишь, что это за чертовщина.
— Это новый российский космический проект. Стартовая площадка нашего корабля, с прямым выходом в стратосферу. Экологически чистая, чтобы не разрушать озоновый слой. Построенная, отметь, на средства, вырученные от продажи последней коллекции Славы Тушканчегова.
— Модельера?
— Ага. Хотя ему нравилось, когда его называли фэшен-криэйтором.
— А что с ним случилось?
— Говорят, переметнулся к тушканчегам. Сшил специальный костюм, и они приняли его за своего. Хотя, по-моему, хватило бы и паспорта с фоткой.
— И мы можем перелететь через Стену на этой тарелке?
— Мы вообще можем улететь к чертовой бабушке. Я это и планирую.
— Ты хочешь улететь с Земли?
— Ага. Давно, понимаешь ли, не был я на исторической родине, планете Криптон. Пора навестить. Или даже совсем репатриироваться.
Ирка задумалась, хорошо, что хоть педали на этот раз не бросила. Вот странно. С тушканчегами она готова была лететь к черту на кулички за тысячу световых лет, а на родной российской тарелке…
— Космос очень большой и холодный.
— Все будет в порядке, бэби.
С люком пришлось повозиться, к счастью, в дирижабль была встроена ацетиленовая горелка, наполняющая баллон теплым воздухом. Я вытащил ее и расплавил замок. И мы вошли в тарелку.
Внутри все тоже было сделано по дизайну Тушканчегова, но панель управления, как ни странно, работала. Пока я прогревал двигатель, Ирка и Венька подошли к иллюминатору.
— Земля такая маленькая, как клубничина, — сказал Венька.
— Смотря какая клубника, — заметила Ирка. — Если парниковая, то ни фига она не маленькая. Я видела, в банках литровых продавали — одна клубничина на банку.
Венька голодно зачмокал.
— Правда, когда мы с мамой купили, оказалась, что она гнилая.
Обжора со свистом втянул слюни обратно.
— Эй. — Ирка обернулась от иллюминатора. — Стена совсем близко. Я вижу зубцы на гребне, и на каждом зубце — маленькая пятиконечная звездочка.
— Да хоть шестиконечная, — сказал я. — Мы все равно уже стартуем.
И мы стартовали. Двигатель заорал, как сотня терзаемых в пыточной камере енотов, — или это корчилась от боли разрываемая нашим кораблем стратосфера? Земля упала вниз маленьким голубым и зеленым диском, и стало видно, что всю ее пересекают стенки. По всем параллелям и меридианам, и их становилось больше, они возникали из ниоткуда и рубили Землю на все меньшие и меньшие кусочки, и понятно было, что скоро ничего не останется, кроме стен.
— Ей-хо, — сказал Венька. — Мы космические пираты.
— Да, — подтвердила Ирка. — Ей-хо. Курс на Альфу Центавра, а потом налево и до самого утра. Только сперва залетим за остальными…
КОНЕЦ ИНТЕРЛЮДИИ № 1
Выпутываться из остатков сна было сложно, как из липкого киселя. Да и стоит ли выпутываться из липкого киселя, если реальность может предложить тебе разве что тухлые сухари? Кир обдумал эту мысль так и эдак, решил, что липкий кисель тухлых сухарей не слаще, и открыл глаза. Увиденное ему не понравилось. А увидел он генерала Зода, иначе майора, иначе Джентльмена — который, впрочем, был известен и под другими именами. Еще Кир увидел Лешака. Увидев Лешака, он попробовал встать, но ноги почему-то не слушались.
— Переломанный позвоночник, ай-ай-ай.
Голос раздавался из-за спины. Знакомый голос. Гнусный голос.
— Конечно, культурные герои вообще, а криптоняне в особенности, еще и не от такого оправляются. Но на это нужно время. Правда ведь, Кирюха?
Кир оперся на локти и с усилием перекинул себя на живот. В лицо ему уставились плетеные пляжные туфли.
— А со временем, боюсь, у тебя напряженка.
Ротмистр Чача, он же Блиннорылый, с интересом смотрел на корчащегося у его ног Кира. На ротмистре был френч, военного покроя бриджи, тропический шлем и те самые пляжные туфли, совершенно не сочетающиеся с остальными элементами костюма. В руках Чача держал голову Медузы. Тела Медузы