И рвет подпругу тканую, шутя. Он грудь земли копытом звонко ранит, И прах ее взвивается, блестя. Зубами он дробит мундштук из стали, То одолев, чем мощь одолевали. Прядя ушми и гриву распуская На гордой шее пышным бунчуком, Ноздрями воздух пьет он, выпуская Его назад дымящимся клубком, И взор его огнем мятежным блещет, И дико страсть с отвагой в нем трепещет. То он идет, как будто рысь считая, Так гордо сдержан, величаво тих, То вдруг взовьется, спину выгибая, Как бы сказать желая: 'Как я лих! И это все единственно творится, Чтоб видела вот эта кобылица'. Что для него гнев всадника, укоры И льстивое 'Ну-ну' и 'Стой! Куда!' Что удила и колющие шпоры, Цветной чепрак, и седла, и узда! Он лишь одной возлюбленною занят, Ничто другое гордый взор не манит. Стараяся коня изображенье Прекрасного и сильного создать, Зовет на помощь мастер вдохновенье, Но мертвым ли живое поучать! Так этот конь отвагой, силой, статью И быстротой — превосходил всю братью. Круглокопытый, плотный и пригожий, Был он глазаст, грудаст и тонконог; Широкий круп, шерсть — шелк на нежной коже; Малоголов, короткоуш и строг. Таких коней и нет, и не бывало. Лишь всадника ему недоставало. Зашевелится ль перышко, — пугливо, — Он встанет… Миг — и мчится по черте. Бежит ли он, летит ли горделиво; Свист ветра слышен в гриве и в хвосте; Он волосы вздымает без усилья, Как легкие и перистые крылья. Взирая на возлюбленную с страстью, Он ржет; она ему ответно ржет. Как женщина, гордясь своею властью, Она его любовью небрежет, Сторонится с насмешкою холодной И избегает ласки благородной. Печально несчастливец опускает Свой пышный хвост на жаркий круп крылом И тем его немного освежает… Докучных мух он злобно ловит ртом. А кобылица, видя, как он бешен, Ласкается — и скоро конь утешен. Рассерженный хозяин хочет снова Его схватить. Но кобылица вдруг Пугается намеренья лихого, Бежит сама, и вслед за нею — друг. Оставлен Адонис. Они несутся Быстрей ворон, что вслед за ними вьются. И Адонис, надувшись темной тучей, Сел, проклиная буйного коня, К ее услуге вновь счастливый случай, Хотя она устала от огня. Влюбленные твердят, что сердце втрое Несчастнее, тая страданье злое. Печь горячей, когда она закрыта. Река сильней, плотиной заперта. Не то ли грусть, когда в безмолвьи скрыта! Любовь смирней, когда у ней уста! Но чуть защитник сердца онемеет — Разбитое, теряется, хиреет. Он близостью ее воспламенился: Так пламеннее уголь на ветру. Нахмурился, надвинул шлем, смутился И на землю глядит, как поутру,
