Четыре света ярче не сияли, Но их смущал суровый гнев чела, А взор ее сквозь блеск слезы, влюбленный, Светил, как месяц, влагой отраженный. 'Где я? На небе? На земле? Не знаю. В огонь иль океан погружена? Который час? День, вечер ли встречаю? Желанна ль смерть, иль жизни я полна? Жила я — жизнь, как смерть, меня томила, А умерла — меня живит могила. Ведь ты убил меня, убей же снова. Свои глаза и сердце научил Ты презирать любовь мою сурово И тем бездушно сердце умертвил. Мои глаза покрыл бы сумрак ночи, Не будь уста твои добрей, чем очи. О, пусть они целуются за это! Пусть пурпур их не блекнет никогда, И сохранит всю свежесть их расцвета, Чтоб отгонять заразные года, И пусть включит астролог в предсказанье, Что прогнало чуму твое дыханье. Твои уста моим — печать святая. Какой контракт для них изобрести? Себя продать готова для тебя я, Но будь купцом и щедро заплати. Чтобы скрепить покупку без изъятья, Жду на мои уста твою печать я. Я поцелуев тысячу вручаю. Ты оплати один по одному. Подобный счет пустяк тебе… я знаю — Уплатишь их, тогда конец всему. Будь неуплатой долг удвоен, — право, И двести сот тебе одна забава'. 'Царица, если любишь хоть немного, — Незрелостью строптивость объясни. Я раньше сам себя проверю строго. Рыбак не станет трогать мелкотни. Созревши, слива падает; до срока Она кисла, приятна лишь для ока. Смотри, живитель мира, утомленный, На западе кончает день труда. Кричит сова. Уж поздно. Отдых сонный Спешат вкусить и птицы, и стада, И облака, скрыв свод небесный тьмою, Зовут и нас к разлуке и покою. Спокойной ночи. Этим же приветом Откликнись ты, — я поцелуй свой дам'. 'Спокойной ночи'. — Он с ее ответом Свои уста прижал к ее устам. Она берет его в объятья смело. Лицо с лицом слилося, с телом — тело. Он, задыхаясь, быстро отнимает Росу небес — коралловый свой рот. Бесценный вкус уста ее ласкает, Но жажда их тем более гнетет. Они на землю падают, целуясь. Она — желая, он лишь повинуясь. Тогда она берет добычу страстно, Но жадности не может утолить. Ее уста в его впилися властно. Свой выкуп он обязан уплатить. Но ненасытней коршуна желанье: Всю влагу пьет из уст ее лобзанье. Почуяв прелесть грабежа, готова Она добычу обобрать дотла. Горит лицо, покрыто влагой снова. Вся кровь кипит, и страсть ее смела. В забвении, с стыдом румяным вместе, Она не помнит разума и чести. В ее объятьях слабый, распаленный, Как птица, прирученная вполне, Дикарь-олень, погоней утомленный, Иль — как дитя в невольном полусне, Он ей покорен, а она хватает
