И ветер вздохов на него струит… Он ищет отрезвляющее слово — Но поцелуй все заглушает снова! Как алчущий орел, крылом тряся И вздрагивая зобом плотоядно, Пока добыча не исчезнет вся, Ее с костями пожирает жадно, Так юношу прекрасного взахлеб Она лобзала — в шею, в щеки, в лоб. От ласк неукротимых задыхаясь, Он морщится с досады, сам не свой; Она, его дыханьем упиваясь, Сей дар зовет небесною росой, Мечтая стать навек цветочной грядкой, Поимой щедро этой влагой сладкой. Точь-в-точь как в сеть попавший голубок, Адонис наш — в объятиях Венеры; Разгорячен борьбой, розовощек, В ее глазах прекрасен он без меры: Так, переполнясь ливнями, река Бурлит и затопляет берега. Но утоленья нет; мольбы и стоны, Поток признаний страстных и похвал — Все отвергает пленник раздраженный, От гнева бледен, от смущенья ал. Ах, как он мил, по-девичьи краснея! Но в гневе он еще, еще милее. Что делать в этакой беде? И вот Богиня собственной рукой клянется, Что слез, катящих градом, не уймет И от груди его не оторвется, Покуда он, в уплату всех обид, Один ей поцелуй не возвратит. Услышав это, он насторожился, Как боязливый селезень-нырок, Скосил глаза — и было согласился Ей заплатить желаемый оброк, Но близкий жар у губ своих почуя, Вильнул и ускользнул от поцелуя. В пустыне путник так не ждал глотка, Как жаждала она сей дани страстной; Он рядом — но подмога далека, Кругом вода — но пламя неугасно. «О мой желанный, пощади меня! Иль вправду ты бесчувственней кремня? Как я тебя сейчас, меня когда-то Молил войны неукротимый бог; Набыча шею грубую солдата, Рабом склонялся он у этих ног, Униженно прося о том, что ныне Без просьбы ты получишь у богини. На мой алтарь он шлем свой воздевал, Швырял свой шит и пику боевую — И мне в угоду пел и танцевал, Шутил, дурачился напропалую, Смирив любовью свой свирепый нрав И полем брани грудь мою избрав. Так триумфатор прежде необорный Был красотой надменной покорен; В цепях из роз, безвольный и покорный, Побрел за победительницей он. Но, милый мой, не стань еще надменней, Сразив ту, кем сражен был бог сражений. Дай губы мне! Зачем поник твой взор? Что он в траве так рьяно созерцает? Вскинь голову и погляди в упор В мои зрачки: ты видишь, как мерцает Прекрасный образ, отраженный там? Глаза в глаза — так и уста к устам! Боишься целоваться ты при свете? Зажмуримся, чтоб яркий день погас, И ночь, скрывающая все на свете, — Блаженной темнотой укроет нас. Фиалки ничего не понимают, А если и поймут, не разболтают.
