И, в самом деле, слышит звуки гона И мчится им навстречу окрыленно. Кусты хотят ее остановить, Хватая платье цепкими сучками; Но нет, не удержать богини прыть! Так лань, томясь набухшими сосками, Стремится, вырываясь из тенет, Туда, где в роще олененок ждет. Она спешит, надежде слабо веря, Предчувствиями грозным полна, И слышит: гончие настигли зверя — И содрогается, поражена, Как будто встретя на пути гадюку, Смятенье своры угадав по звуку. Не жертва робкая, а сильный враг Пред ними — вепрь, или медведь страшенный, Иль гордый лев: недаром лай собак Так злобен и труслив одновременно; Они друг другу уступают честь, Кому на зверя первому насесть. Тот лай зловещий судорогой боли Пронзил ее и до нутра проник; Страх, в сердце утвердившись вместо воли, Все члены поразил бессильем вмиг: Так войско, видя гибель полководца, Бросается вразброд или сдается. Напрасно, обомлев и трепеща, Она унять старается тревогу, Или, на сердце робкое ропща, Рассудок призывает на подмогу, Твердя, что это — бред, мираж, обман! Но тут из чащи выскочил кабан, С клыков роняя розовую пену, — Пронесся мимо — и пропал в кустах, Рождая страху старому на смену В душе Венеры новый, худший страх; Отчаянье, надежда, гнев и жалость — Все в голове у ней перемешалось. Куда бежать — вперед или назад? Она, спеша, бесцельно суетится: То бросится сквозь дебри наугад, То вдруг застынет или воротится — Как пьяный, мечущийся наобум, Когда горячка замутняет ум. Навстречу ей, зализывая рану И жалобно скуля, кобель хромой На трех ногах бежит через поляну. Она с вопросом: «Где хозяин твой?» И горемыка, истомленный боем, Ей отвечает заунывным воем. А вслед за ним другие голоса, Объединяясь в трауре собачьем, Согласно оглашают небеса Своим протяжным похоронным плачем; Струится из обвислых губ тоска, Кровоточат помятые бока. Есть множество примет, что поневоле Страшат сердца и нищих, и владык; Так мудрено ли, что она от боли Едва не задохнулась в этот миг, Поверя злому предзнаменованью, И смерть осыпала нещадной бранью: «Костлявый призрак, ненавистный всем, Тля, гложущая мир, слепая сила, Тиранка лютая, — скажи, зачем Ты с жизнью и любовью разлучила Того, кто в юной красоте своей Был ярче розы, ландыша нежней? О, если бы могла ты убедиться, Как светел он, как молод и хорош! Но нет! пусты, как ночь, твои глазницы, Ты, метя в старость, наудачу бьешь — И часто, попадая мимо цели, Младенца поражаешь в колыбели.
