Она уныло песню начинает… Заканчивает скорбный гимн печаль, А эхо все уносит гулко вдаль. Всю ночь звучат мотивы скучной песни, Часы влюбленных молнией летят… Что им всего на свете интересней, То, думают, любой услышать рад. Но часто их подробные рассказы Охоту слушать отбивают сразу. Но с кем ей провести придется ночь? Ведь звуки эхо льстить бы ей сумели… Их слушать, как буфетчиков, невмочь В дыму таверны, за бутылкой эля. Им скажешь: 'Да!' — они ответят: 'Да!' И 'Нет!' на 'Нет!' услышишь ты всегда. Вот жаворонок нежный! В час рассвета Он ввысь из влажных зарослей вспорхнет, И встанет утро. Прославляя лето, Величьем дышит солнечный восход И мир таким сияньем озаряет, Что холм и кедры золотом пылают. Венера солнцу тихо шлет привет: 'О ясный бог и покровитель света! Свет факелов и звезд далекий свет, Весь этот блеск — твое созданье это… Но сын, рожденный матерью земной, Затмить сумеет свет небесный твой'. И к роще миртовой Венера мчится, Волнуясь, что уж полдень недалек, А весть о милом в тишине таится… Где лай собак и где гремящий рог? Но вдруг возникли отклики в долине, И вновь на звуки понеслась богиня. Она бежит, а на пути кусты, Ловя за шею и лицо целуя, У бедер заплетаются в жгуты… Она летит, объятья их минуя. Так лань, томясь от груза молока. Спешит кормить ягненка-сосунка. Но, услыхав, что псы визжат в тревоге, Она дрожит, как тот, кто вдруг змею Зловещей лентой встретив на дороге, Замрет и в страхе жмется на краю… Так вой собак, звучащий за спиною, Всю душу наполняет ей тоскою. И ясно ей, что здесь идет со львом, С медведем или вепрем бой кровавый… И там, где в кучу сбились псы кругом, Ей слышен визг и вой орды легавой. Уж очень страшен псам свирепый враг: Кому начать — им не решить никак. Ей в уши проникает визг унылый, Оттуда к сердцу подступает он, И в страхе кровь от сердца рвется с силой И каждый атом в ней оледенен… Так, офицера потеряв, солдаты Бегут позорно, ужасом объяты. Потрясена картиною такой, Она застыла в трепетном волненье, Пока себе не говорит самой, Что это — лишь пустое наважденье, Что успокоиться она должна, И вдруг под елью видит кабана. Все в алых сгустках, в белой пене рыло, Как будто с молоком смешалась кровь… Ей снова страх оледеняет жилы, И мчится прочь она в безумстве вновь. Вперед, назад — блуждает и плутает, И кабана в убийстве обвиняет. Меняя в горе тысячи путей, Она по ним же пробегает снова. То медлит, то опять летит быстрей… Так пьяный ум, бессвязный, бестолковый, Все видит, ничего не уловив, За все берясь и тотчас вновь забыв.
