жизнь…
Мысленно поморщился: «на кон» – что за дешевый драматизм! Момент, однако, был не такой, чтобы оттачивать стиль.
– Если появится Бляхин, я подойду к нему. Будто это случайная встреча. Обрадуюсь, еще раз поблагодарю за спасение. Пообещаю никому не говорить, что он чекист. Предложу любую помощь. Очень возможно, что он заинтересуется. У меня ведь есть удостоверение правительственного советника. Подпольщикам нужны такие связи.
– Гениально! – вскричал полковник. – Мы можем назначить вам должность и поаппетитней! Я восхищен вашим протеже, Петр Кириллович!
Но не от Патрикеева ждал Антон одобрения. Бердышев же пока молчал.
– Ты сказал «два условия». Какое второе?
– Сначала примите первое.
Оказывается, проявлять твердость приятно. Разумеется, Петр Кириллович примет первое условие, но пусть проговорит это вслух. Антон смотрел на своего покровителя с вызовом.
– Петр Кириллович, гарантирую вам, мы позаботимся о безопасности нашего героя. Я задействую самых лучших людей и буду лично руководить операцией прикрытия! – Полковник умоляюще сложил руки. – Идея – чистое золото! Я всегда говорил, что самые лучшие агенты получаются из интеллигентов, ибо тут изобретательность ума и твердые моральные принципы.
«Что я делаю?!» – метнулась мучительная мысль.
– Я… я горжусь тобой, Антон.
Невероятная вещь – глаза Бердышева повлажнели.
И отступать стало некуда.
Весь следующий день Антон предавался исконно интеллигентскому виду самоистязания: полемизировал с собой. Диспут происходил в месте, будто специально придуманном для подобного занятия – можно даже сказать, символическом. Наблюдателя усадили в подсобку кофейни «Норд», по сути дела в большой посудный шкаф, приспособленный контрразведкой для присмотра за посетителями. В каморке имелось большое окно, которое со стороны зала прикидывалось зеркалом. Антон пытался иронизировать: интеллигенция, запертая в чулан истории, – но легко отнестись к ситуации не получалось. Было тесно, душно, а более всего унизительно.
В середине дня сотрудник Патрикеева, работавший в кафе официантом, принес обед, очень недурной, и ужасно удивился, когда клиент потребовал счет. Спорить не стал и деньги взял, однако можно было не сомневаться: положит себе в карман, и об Антоновой принципиальности никто не узнает. Наплевать! Антон сделал этот жест не для полковника Патрикеева, а ради самого себя. Он не за харчи у них тут служит, а по собственному выбору и на определенных условиях, которые всё меняют.
Второе условие было спасательным кругом, который удерживал на плаву чувство собственного достоинства.
– Этого я гарантировать не могу, – рассердился Бердышев. – Что если у твоего Бляхина руки по локоть в крови?
Антон даже обрадовался.
– Не можете гарантировать – тогда ловите его без меня. Но если в вашей операции участвую я, вы должны дать слово, что этот человек будет выпущен из Крыма целым и невредимым.
– С моей стороны возражений нет, – быстро сказал Патрикеев. – Если, конечно, Бляхин будет вести себя разумно и поможет следствию.
– Он и так вам поможет. Через него вы доберетесь до товарища Долотова. Поэтому никаких допросов. Просто отпускаете, и всё. Если не согласны – прощайте.
Должно быть, полковник прочел в глазах молодого человека надежду, потому что спорить больше не пытался.
– Хорошо, условие принято. По-человечески я вас понимаю. Наверное, и сам поступил бы так же.
Но этому лису патрикеевичу доверия никакого не было, Антон смотрел только на Бердышева.
Тот, помолчав, отчеканил:
– Ладно. Если Бляхин вольно или невольно выведет контрразведку на большевистского эмиссара, твоего знакомого отпустят, не причинив ему вреда. Обещаю.
Слову Петра Кирилловича не поверить было невозможно. Последняя надежда угасла. Вот результат: сиди в темном закуте, где на стеллажах поблескивают тарелки, блюдца, чашки, и занимайся самоедством.
В этих пародийных декорациях доводы Петра Кирилловича уже не казались убедительными. Какой к черту эпидемиолог! Шпик с потугами на благородство. Иуда, ради успокоения совести жертвующий тридцать сребреников на благотворительность.
Несколько раз Антон порывался сбежать, но удерживало соображение, от которого не отмахнешься.
Если сведения контрразведки верны и большевистский эмиссар восстанавливает контакты с ячейками именно через своего помощника, Бляхина в конце концов вычислят и без опознавателя. Люди Патрикеева будут брать на заметку всех посетителей кафе, кто активно общается с разными людьми; отсеют маклеров со спекулянтами, установят слежку за подозрительными. Рано или поздно Бляхин все равно попадется. Но, во-первых, из-за проволочки оживет часть большевистской диверсионной сети, что будет губительно для Крыма. А во-вторых, если Бляхин угодит в лапы полковника Патрикеева безо всяких условий, то живым не выйдет. То есть участие Антона в операции не только поможет делу белой республики, но и спасет человека от гибели.
Подобные резоны на время успокаивали. Но потом стрельнет мысль: «Знала бы мать. Что бы она сказала? А отец?» – и все логические оправдания обесценивались.
Однако представить Марка Константиновича и Татьяну Ипатьевну живущими в России 1920 года было совершенно невозможно. Всё равно что вообразить, будто Чехов по-прежнему гуляет по Ялте, а Толстой в Ясной Поляне ведет переговоры с местным комбедом. Та Россия отправилась на музейное хранение; эпоха, в которой жили родители, окончилась. В сущности, они превосходно сделали, что умерли.
Ужасное умозаключение – верней, легкость, с которой оно сформулировалось, – испугало Антона. Он сказал себе, что устал, зарапортовался. Еще бы, целый день взаперти, наедине с тяжелыми раздумьями. Уже без десяти десять, скоро эта мука закончится. Бляхин, слава богу, не пришел.
Чтобы встряхнуться, он стал мять виски, массировать глазные яблоки. Из-за этого и пропустил момент.
Когда снова открыл глаза, увидел Бляхина.
Бывший адъютант Панкрата Рогачова уже сидел за столиком, в дальнем углу. Он был не в черной коже, как в тот раз, а в легкомысленном полосатом костюме, но Антон сразу узнал человека, который приехал за ним на Шпалерную.
Прервалось дыхание, на лбу выступила испарина, в горле заклекотал нервический кашель. Наверняка и кровь от щек отлила. Выходить к Бляхину в таком виде было невозможно. Требовалось успокоиться.
Раз, два, три, четыре… Антон стал регулировать дыхание, а пальцами сжал запястье. Ну и пульс!
Молодой чекист вел себя крайне неосторожно. Зачем он положил на тулью шляпы такой приметный желтый платок? Профессиональный филер сразу догадается, что это условный знак.
И что ж это он так настороженно озирается?
Здесь полно людей из контрразведки. Они наверняка уже впились глазами в подозрительного субъекта.
Нужно поскорей идти к Бляхину, пока шпики на него не накинулись, сообразив, что это и есть большевистский агент.
Антон вскочил. Снова сел.
Спокойно, спокойно. Не суетись!
В кафе полно сомнительных личностей, которые дергано озираются. «Норд» – излюбленное место встречи для дельцов черного рынка, валютчиков, торговцев кокаином и прочих проходимцев. Бляхин ведет себя ничуть не подозрительней остальных. А вот если приблизиться к нему с бегающими глазками и
