веддийских священных книг, «все люди были браманами».
Последователями одной из подобных сект и были нирванисты. Религиозные верования последователей этой секты представляют смесь из догматов браманизма и буддизма, сделавшегося с III века господствующей и государственной религией Индии, но, начиная с VIII века, вытесняемый постепенно браманизмом, буддизм потерял свое значение в Индостане, и только на Цейлоне сохранился культ этого учения.
Известно, что учение буддизма состоит из четырех истин: существование человека есть нечто обманчивое, страдание связано с существованием, прекращение страданий есть прекращение желания существовать (т. е. Нирвана) и человек избавляется от страданий нравственной жизнью и подавлением страстей.
Эти истины вошли в учение нирванистов, частью исказивших их, частью дополнивших. Так, например, они требуют полнейшего уничтожения или истощения плоти, что как раз приводит к культу смерти, характерному расколу браманического политеизма: попытка постичь Бога и вселенную, исходя от человека.
Индусы поклоняются не только смерти в лице Иамы, верховного судьи загробной жизни, изображающегося в виде старой обнаженной женщины с отвратительной наружностью; они почитают Иаму также под именем Сивы, бога — разрушителя, и в особенности Кали, воплощения его в виде женщины, богини с десятью руками, олицетворяющей одновременно Любовь, Смерть и Красоту.
Кали или Парвати, или Дурджа (эти имена самые распространенные, хотя кроме них у этой богини насчитывается до пятисот других) требует кровавых жертвоприношений; ей приятно, согласно верованиям народа, смотреть, как кровь брызжет из горла человеческих жертв, и, не довольствуясь жертвоприношениями во время совершения своих обрядов, туги, страшные жрецы — душители, движимые религиозным фанатизмом, говоря, что для богини ничего не может быть приятнее страданий неофитов, подвергают их утонченным пыткам, ведущим их к славе и полному торжествованию над смертью. А жрецы, что весьма понятно смотря почти всю свою жизнь на мучения и смерть, относятся к ним с пренебрежением, твердо веря, что там, в Нирване, их ждет такая же слава, какую получили их недавние жертвы. Отсюда ясен этот семилетний сон это закапывание живого в землю, этот летаргический сон, так похожий на смерть, который принял Сукрийяна, чтобы сделаться достойным совершать обязанности верховного жреца в святилище богини Кали.
Выйдя из своей добровольной гробницы живым, он получил бы от восторженной толпы тиару верховного жреца. И его могущество, страшное тем, что оно было тайным, распространилось бы по всей Индии, на всех нирванистов, рассеянных всюду по обширному полуострову.
Будучи настолько же честолюбивым, насколько и фанатиком, Сукрийяна с яростью помышлял о том, что эта блаженная минута, этот момент его пробуждения, мечта всей его жизни, разрушены кознями его врагов.
Однако он не переставал надеяться. Теперь же, так как без сомнения боги ему покровительствуют, он приближается к тому часу, когда все можно будет исправить!
В одежде гуссаина он прошел громадные пространства, смешиваясь с толпами бродячего народа, встречаясь с последователями Нирваны, попадавшимися ему на дороге, узнавая их посредством кабалистических знаков и слов, известных только одним нирванистам.
Таким образом, осторожно расспрашивая, он узнал, что ничто не обнаружилось в гондапурском святилище, в секте ничего не известно о смелом похищении гробового ящика.
Да, на самом деле, как можно было это подозревать? До праздника богини Кали ящик оставался под охраной одной девадаси. Только одна она могла входить, не говоря о верховном жреце, если того требовал исключительный случай, в заднее помещение святилища, где находился священный гроб. И только теперь он случайно узнал, что девадаси, узнав о похищении, позаботилась скрыть это от всех, кроме брата своего, являющегося в данное время единственным человеком, владеющим его страшной тайной. В общем, только двоим известно истинное положение вещей, потому что Сукрийяна не брал американцев в расчет, полагая их погибшими. Мистер Токсон, наверное, погиб во время взрыва «Лаконии». Его дочь и племянник, предоставленные стихийному океану, разбились о подводные скалы ирландского берега или, если им удалось достигнуть земли, они, конечно, поспешили возвратиться в Америку.
Таким образом, целый план созрел в изобретательном мозгу факира.
Он может, зная потайные ходы в храме, до начала праздника занять место в святилище, где в наступивший час он якобы проснется при молитвах жрецов.
Правда, лаковый ящик пропал дорогой, но разве нельзя сочинить какую-нибудь басню, способную подействовать на суеверие нирванистов и вполне объясняющую исчезновение ящика и девадаси?
Важно только то, чтобы Сукрийяна, торжество которого не должно подвергаться сомнению, находился в святилище в тот момент, когда Тиравалювер войдет туда для церемонии пробуждения.
Но для этого необходимо, чтобы в храме не присутствовал ни один свидетель, могущий в данный момент открыть верным обман, который он задумал. Два существа знают о похищении ящика, и он их должен уничтожить.
Дажеи в этом ясно чувствуется благоволение к нему богов. Девадаси связана по рукам и ногам своим собственным братом. Она ждет решения своей участи в темном хлеве, куда ее запер метис. Удар кинжалом — и она навсегда унесет с собой в могилу тайну похищения священного гроба.
Что же касается метиса, то оставить ему жизнь будет неблагоразумно. Его смерть так же необходима. Убив девадаси, факир спрячется в одном из темных углов хлева и нападет на Кабира в тот момент, когда он придет туда за сестрой, чтобы отвезти ее в Гондапур. Лишь только тот отворит дверь, как факир бросится на него и, прежде чем тот успеет взяться за оружие и стать лицом к лицу со своим противником, верною рукою поразит его в сердце.
И таким образом не останется никаких следов святотатственного похищения.
Наступила ночь. Разразилась буря. Молнии, бороздившие небо и яростные удары грома, казалось, как раз подходили к страстям, бушевавшим в груди Сукрийяны. Он поднялся с земли, решительный и зловещий. Пора было начать действовать.
Он с прежнею легкостью перепрыгнул через невысокую стену, отделявшую джунгли от двора бенгало, и направился легкими шагами к двери, за которой — он видел — метис спрятал связанную Ситу. Здесь он вытащил нож из — за пояса и прислушался.
До него доносилось сдавленное дыхание, прерываемое иногда глухими стонами. Сомневаться было нечего — девадаси здесь, за дверью.
Факир и не заметил, что дверь была сорвана и не висела на петлях. Он с силой ударил в нее плечом и… вошел…
Часть четвертая
Гондапурские развалины
I
Праздник богини Кали начался! Под мрачные своды гондапурского храма, разделенного двумя рядами мраморных колонн на три нефа, собралось несколько сот индусов обоего пола, одетых в самые лучшие свои одежды.
Размеры гондапурского храма были поистине гигантские. Это был едва ли не единственный во всем Индостане храм, поражающий таким великолепием. Перед ним ничего не значат постройки Мадуро, Эллоры и Эле — фантина, славящихся в этом отношении.
Надо сказать, что Индия считается, — и совершенно справедливо, — одним из древнейших
